Жомини. Политическая и военная жизнь Наполеона

На главную

          Эрцгерцог решился атаковать его 6 июня, но не имел успеха: одной австрийской колонне удалось незаметно пробраться вдоль озера до самых ворот города, но она дорого поплатилась за эту отважность. Положение Массены было, однако же, весьма затруднительно. Все почти народонаселение горных частей Граубюндена и малых кантонов взялось за оружие при приближении австрийцев. Успехи союзников в Италии угрожали Симплону и С. Бернарду; С. Готард был уже в их власти, а Лекурб оттеснен до Швица и Альторфа. Неблагоразумно было бы жертвовать армией для удержания Цюриха, имея дефиле в тылу. Массена оставил город австрийцам и предпочел для обороны линию Альбиса; эта крутая гора служит берегом Лиммату и озеру от Брука до Уцнаха.

          Венский военный совет уведомил эрцгерцога о приближении Корсакова с 30 000 русских, и вместе с тем дал ему повеление ничего решительного не предпринимать до прибытия этого значительного подкрепления; вследствие чего эрцгерцог и оставался в своем лагере за Цюрихом до августа месяца, дав время Массене утвердиться в превосходных своих позициях, а Директории прислать ему значительные подкрепления.

          Макдональд оставил между тем Неаполь и Рим, чтобы соединиться с Моро. Ослабленный гарнизонами, но усиленный дивизией, занимавшею Тоскану, он подступил к Модене с 30 000. Моро послал к Требии навстречу ему дивизию Виктора, которая и соединилась с армией Макдональда 14-го июня при Фиренцуоле. Сам Моро начал спускаться с Аппенинских высот в долину. Он полагал соединить оставшиеся в Лигурии 16 000 с 34 000 Макдональда, и заняв этими силами линию реки По, освободить Мантую; что впрочем было не совсем невозможно, при раздроблении сил союзников. В самом деле, ничто не ведет так легко к рассеянию сил, как быстрые завоевания против неприятеля, также раздробленного. Союзники испытали это на опыте: в то время, как Макдональд спускался с Апеннин к Модене, Край оставался еще у Мантуи; Гогенцоллерн и Кленау при Болоньи; Отт в Парме;

          Зеккендорф и Вукасович у Чевы и Монтенотте; Фрёлих наблюдал Кони; Лузиньян находился у Фенестреллы; Багратион⁽¹⁾ только что покорил Сузу; Суворов с главными силами Меласа и дивизией Кайма осаждал Туринскую цитадель; и только прибытие Белльгарда, приближавшегося к Милану через Вальтелин, дало русскому полководцу возможность собрать в центральных долинах Бормиды, довольно значительные силы, между тем как Гаддик прикрывал Альпы, против правого фланга Массены.

          Союзники, узнав о приближении Макдональда, послали против него отряды Кленау и Гогенцоллерна, которые двинулись к Модене и были там отдельно разбиты 12го июня. Первый весьма много потерпел и был опрокинут за По, а последний отступил к Ферраре в несколько лучшем порядке.

          Суворов, получив известие об этих происшествиях, поручил Кайму продолжать блокаду Туринской цитадели, и усиленными переходами двинулся к Пиаченце, чтобы соединиться с отрядом Отта; он приказал в то же время Краю оставить под Мантуею только слабый отряд, а самому спешить чрез Медзана-Корте к По, где надеялся собрать до 50 000 человек, не считая Белльгарда, оставшегося под Алессандрией для наблюдения Моро. 15-го июня Суворов, подойдя к Тидоне, нашел там Отта, уже сильно теснимого, поддержал его и оттеснил Виктора. На следующий день Макдональд, сосредоточив растянувшиеся колонны свои, атаковал неприятеля; у Суворова было 33 000, Край еще не показывался, и число войск с обеих сторон было одинаково. Начался кровопролитный бой; обе армии были равно одушевлены: одна воспоминанием прежних побед, другая счастьем недавних успехов; силы были равны; но не равны были полководцы.

          Ожидая прибытия Моро от Апеннинских гор на левый фланг, Макдональд действовал ошибочно, направляя свои атаки с противоположной стороны, вдоль реки, в которую войска его могли быть опрокинуты, не имея на ней ни одного моста. Суворов действовал благоразумнее, сосредоточивая все усилия свои против левого фланга французов; он был убежден, что, успев опрокинуть этот фланг, приобретет огромное превосходство над нами. После трёхдневного достопамятного боя, французская армия, лишившись половины своих сил, была отброшена в Тоскану. Погибель ее казалась неизбежною; но Моро разбил между тем Белльгарда на равнинах Алессандрии; войска Суворова были расстроены продолжительным боем; а Край, исполняя точные повеления своего кабинета, спокойно оставался у Мантуи. Русский фельдмаршал, приведенный этим в негодование, дал Макдональду время привести свою армию в самом жалком положении через понтремольскую береговую дорогу к Спецции. Довольно было и того, что хотя часть ее спаслась. Эта неудача уничтожила всякую надежду улучшить в Италии положение наших дел, судьба которых зависела до того от соединения армии Моро и Макдональда.

          После победы на Требии, Суворов имел сначала намерение броситься на Геную, чтобы совершенно выгнать нас из Италии. Но австрийцы более всего дорожили покорением крепостей, император неотступно приказывал ему ограничиться осадою Мантуи, Алессандрии и Тортоны.

          В четыре месяца, от необдуманного плана действий, французская армии лишились всех завоеваний, которыми Директория так гордилась, и были оттеснены почти к самым границам Франции. Несмотря на сто тысяч конскриптов, распределенных по всем родам оружия, у нас оставалось не более 200 000 человек, утомленных трудами, убитых духом от беспрерывных поражений и терпевших во всем крайний недостаток; эти 200 000 должны были бороться против победоносных австро-российских армий, которые, сверх того, и в Италии, и в Швейцарии были подкрепляемы жителями, восставшими против угнетавшего их ига. Казалось, везде счастье оставляло знамена республики. После шестидесяти дней траншейных работ восточная армия принуждена была снять осаду Акры, и возвратилась в Египет, где турецкая экспедиция готовилась сделать высадку; в Индии, англичане взяли приступом столицу Мизора и разделили с Низамом это государство, которое так долго было в союзе с Францией.

          Король Неаполитанский и великий герцог Тосканский возвратились в свои столицы; Суворов призвал обратно в Турин короля Сардинского. Коалиция торжествовала и душа ее, Англия, нетерпеливо желая ускорить падение республики, подписала договор с Россией, по которому назначена была экспедиция в Голландию с целью изгнать оттуда французов.

          Восшествие на португальский престол принца Бразильского⁽²⁾, который уже и без того занимал его семь лет в звании регента, по случаю расстроенного рассудка королевы, не уничтожило влияния английской политики на это государство.

          Таково было положение враждующих держав. Франция более других страдала от перемены военного счастья: если бы даже Директория и могла устранить затруднения в положении внешних дел, навлечённые ее странной политикой, она не была в состоянии избегнуть угрозы, собиравшейся против нее в самых недрах республики.

          Со времени 18-го фруктидора во всех ее действиях обнаруживались только самовластие и несправедливость. Наследовав от комитета общественного спокойствия запутанные обстоятельства его, она не наследовала диктаторского могущества, которым тот поддерживал свою силу; она не должна была и надеяться действовать столь же успешно, потому что мощные пружины, приводившие в движение Французов, ослабели от беспрестанного злоупотребления и не доставляли более прежних вспомогательных средств. Утомленный совершенно бесполезными пожертвованиями, народ остался бы равнодушным даже к воззванию правительства, вполне одушевлённого любовью к общему благу. Требование новых пожертвований должно было казаться угнетением. Из этого происходило обоюдное нерасположение. Директория хотела приобрести необходимую власть, чтобы поставить себя в возможность выполнить важную обязанность ею принятую; а народ, требовавший свободы, известной ему только из прокламаций, смотрел на каждый шаг директоров к власти, как на нестерпимый поступок тиранства, противного цели революции.

          Законодательный корпус воспользовался трудным положением Директории, чтобы еще более очернить ее в глазах народа, явно обвиняя ее в том, что она нарушила народное право, напав на Швейцарию и Порту без манифеста и объявления; что она уничтожила свободу первоначальных собраний; воздвигла новые Бастилии; что каждого, имевшего несчастие ей не нравиться, вносила в список эмигрантов; что самовластно управляла правосудием в Италии, Швейцарии и Голландии, стараясь держать представителей в беспрестанном угнетении.

          При таком расположении умов, все старания Директории управлять выборами VII года, остались тщетными, и новые депутаты явились с твердой решимостью, низвергнуть самовластие, которое могло быть терпимо только при величайшей опасности Отечества, или в надежде на новые победы.

          Назначение Сийеса вместо Ревбеля, долженствовавшего по жребию оставить Директорию, еще более утвердило депутатов в их намерении. Новый директор, заметив, что Мерлен и Трейлар, проникнутые правилами своих предшественников, увлекали за собою и слабого Ларевельера, чувствовал, всю важность уничтожения этого перевеса; он условился с братом моим Луцианом и Женисьё⁽³⁾, главами совещательных собраний, и стал с ними искать случая лишить этих директоров их звания искусным ударом, противным тому, который употребили преобразователи 18-го Фруктидора, чтобы освободиться от мешавших им законодателей.

          Для этого были присланы просьбы из различных департаментов в совещательные собрания; представители их в особенности обвиняли Директорию по предмету государственных издержек; потому что, получив 725 000 000, она, несмотря на это, запустила все ветви управления; военное министерство обвиняли даже в том, что будто бы оно продало из Парижского арсенала 130 000 ружей за самую низкую цену.

          В Вандее мятеж тлел еще под пеплом; Бельгия сопротивлялась вооруженной рукой набору рекрутов и сбору податей. Жалобы на неспособных начальников исполнительной власти, делались с каждым заседанием язвительнее.

          Борьба оставалась сомнительною, пока обвиняемые директоры держались еще на своих местах и действовали единодушно; и потому должно было начать уничтожением этого триумвирата; но можно ли было это сделать, не нарушая конституции? Стараясь его низвергнуть, не давали ему оружия против представителей народа? В этом затруднении один из депутатов вспомнил весьма кстати, что Трейлар избран тремя днями ранее, нежели позволялось по закону; оба совета воспользовались этим предлогом, чтобы объявить назначение его недействительным. Говорят, что этот директор лично принял свою отставку и оставил своих товарищей скорее с удовольствием, нежели с досадою. Эта перемена поставила Директорию на несколько дней в совершенное бездействие, по несогласию прочих четырех членов между собой. Однако ж, вскоре возвратили ей силу, назначив пятым членом Гойе, который склонил весы в пользу желавших преобразования. Впрочем, это была только полупобеда; необходимость вытеснить Ларевельера и Мерлена сделалась очевидна. Сначала пытались они противиться сбиравшейся над ними грозе, приняв вид, что хотят внести дело на апелляцию своим конституционным судьям; но, устрашенные угрозами, которыми осыпали их с трибуны, они уступили и подали униженно прошение об отставке в ночь с 16-го на 17-е июня. Эта готовность обезоружила законодательный корпус, и он удовольствовался тем, что осыпал их язвительными насмешками. "Они возвращены опять своему ничтожеству, - говорил Борда, - они окружены одними угрызениями совести; их лазутчики от них отрекаются, сообщники оставляют их." Буле зашел еще далее, называя Мерленя человеком недальновидным, малодушным, мелочным, как в страстях, так и в мщении, одним словом, человеком, достойным быть канцлером Людовика XI⁽⁴⁾.

          Вместо уволенных директоров советы назначили бывшего члена конвента, Рожера Дюко, столь же мало известного своим красноречием, как и товарищ его, генерал Мулень, военною славою; так, что Сиес остался главою директории.

          Бернадотт был назначен военным министром; на этом выборе основывали ложные надежды на восстановление расстроенной от поражений армии.

          Полученные вслед за этими переменами известия об очищении Цюриха и отступлении Моро к Апеннинам, дали почувствовать необходимость сильных мер. Дело шло не о поверке финансов, но о пополнении их. Журдан предложил сделать насильственный заем в 100 миллионов у богатейших граждан; эта мера, сама по себе вредная и всегда отвергаемая общественным мнением, могла впрочем, быть извинена чрезвычайно стесненными обстоятельствами. Все классы народа, подлежавшие воинской повинности, были отданы в распоряжение Директории, и при беспрепятственном произведении набора, можно было иметь для усиления армий почти 200 000 рекрут. Нужны были только деньги и время. Батальоны национальной гвардии были двинуты к пограничным крепостям, чтобы сделать подвижными все линейные войска и устранить опасность неприятельского вторжения. Едва все эти меры были приняты, как известие о сражении при Требии еще более увеличило всеобщее опасение. Это заслуженное несчастие действовало различно на партии: добрые французы вздыхали, республиканцы негодовали, а внутренние враги радовались; но все, хотя и от различных причин, единогласно проклинали правительство, бывшее причиною бедствии.

          Где ж, кричали со всех сторон, победители при Тюркуене, Флёрюсе, Риволи, Кастильоне? Разве армии состоят не из тех же войск и полководцев, которые еще так недавно распространяли славу Франции от Норических Альп до границ Богемии? Когда с большим вниманием размыслили о причинах прежнего счастья, то нашли, что их не совсем верно понимали, и что они были произведены большими и, в особенности, искусно управляемыми массами, между тем как их приписывали единственно Французской храбрости и любви к отечеству. Хотя бурное время этого опасного положения было вовсе неудобно к размышлениям, но, не смотря на это, все ясно видели, что, приписывая слишком много общим причинам, правительство не умело оценить людей, способных приковать победу к знаменам республики. Всеобщий крик негодования поднялся против Ревбеля и Талейрана. Последнего обвиняли в том, что он был советником и сообщником ложной политики и несправедливых поступков первого.

          Общественная нужда требовала возвышения народного мужества и была причиной образования новых политических партий. В манеже составилось общество достойных подражателей якобинцам; там, у самых дверей совета старейшин, громко говорили о неопытности государственного правления. Чтобы не идти против закона, воспрещавшего общества, под председательством президента, Друэ⁽⁵⁾ был назван руководителем прений (regulateur des debals). Эти пламенные республиканцы, хотя и не имели в виду способствовать торжеству беднейшего класса народа, но хотели быть главами его, и вскоре манежный клуб сравнялся с кордельерским. Франции угрожало безначалие, ужаснее того, которое она испытала в 1793 году, потому что тогда диктаторство комитета общественного спокойствия, поддержанное победами, могло несколько исправить ошибки народного правления, а теперь ни какая власть не могла бы этого достигнуть, если бы приверженцы безначалия начали снова своевольничать.

          Уже с трибуны манежа раздавались обвинения против тех, которые управляли кормилом государства, и ожидали только знака, чтобы взвести их на плаху. После Ревбеля и Шерера, поведение Талейрана наиболее подверглось исследованию: его обвиняли в несчастной египетской экспедиции, которая была источником всего зла. Вынужденный к оправданию, он утверждал, что экспедицию эту решено произвести еще до вступления его в министерство. Карл Делакруа, считая себя обвиненным этим показанием, объявил, что если план экспедиции был составлен гораздо ранее, то, по крайней мере, во все время его правления министерством, ни разу не было упомянуто об этом предположении.

          Противники Талейрана не были убеждены его оправданием, и Директория, уступая общественному мнению, назначила министрами: иностранных дел Рейнара; финансов Робера Ленде; юстиции Камбасереса⁽⁶⁾. Но перемена министерства не может иметь следствием непосредственной перемены внешней политики, если мы не в состоянии заключить, хотя довольно выгодные мир; и увольнение Талейрана не могло разрушить коалицию. Бросив взгляд на прошедшее, нельзя было не раскаиваться во всех глупостях 1798 года. Какая бы разница была в последствиях, если бы мы утвердили влияние республики над Италиею, и вовлекли Испанию в свои выгоды, усилив инфанта, герцога Пармского, и дав справедливые вознаграждения дому Савойскому, вместо того, чтоб вооружить против себя все дворы Апеннинского полуострова революциями Генуи, Рима и Монферрата, образование державы в пользу зятя Карла IV было бы превосходным средством, доказать королеве обеих Сицилий и Карлу Эммануилу Пьемонтскому, что мы умеем ценить союз государей, вступающих с нами в откровенно дружеские сношения, и принудить Испанию усугубить свои усилия на море и выставить обещанное по Сен-Иль-Дефонскому договору вспомогательное войско, для общей обороны Италии. Таким образом, не имея необходимости посылать Макдональда в Неаполь, а Готье в Тоскану, мы были бы в состоянии выставить на Эче против имперцев 140 000 французов, итальянцев и португальцев.

          Во всяком случае, не время было заниматься этими взаимными жалобами и обвинениями. Дело шло уже не о владычестве в Италии, но о спасении Франции. Директория обратила внимание на внутренность государства, где бешенство манежного клуба угрожало всеобщим ниспровержением. Нельзя было долее терпеть подобные беспорядки у самых дверей Законодательного собрания. Общество, изгнанное из места заседаний своих, стало собираться на улице Бак под руководством Ожеро. Прения делались с каждым днем шумнее. Похвальное слово Бабёфу, произнесенное с трибуны собрания, показало директории, что время действовать. Сиес вверил Фуше⁽⁷⁾ министерство полиции, и этот бывший проконсул, у которого нельзя оспаривать большего искусства в делах, поспешил уничтожить пещеру якобинства, а Директория в то же время требовала закона против злоупотреблений печатания.

          Все это было весьма хорошо для положения дел внутренних, но должно было брать другие меры для удержания неприятелей Франции. Директория, убежденная, что доставит себе новым законом два главных элемента войны, людей и деньги, стала заботиться об отражении вторжения, угрожавшего Франции с востока. Топографическому бюро было поручено определить операционную линию, которую по всем вероятностям изберут, союзные армии, если удастся им вытеснить Массену из Швейцарии, и обозначить естественные и искусственные препятствия, которые можно противопоставить неприятелю по этому направлению. Хотя один из отличных военных людей, и указал в умной своей статье на проход между Вогезскими горами и Юрой, как на естественное направление противников; но начальник топографического бюро, генерал Кларк с упрямством утверждал, что союзникам должно идти чрез Швейцарию и Готические Альпы на Лион. Вследствие этого, он представил длинную, подробную статью обо всех средствах, которыми должно воспользоваться для обороны альпийских границ. Эти средства состояли преимущественно в образовании армии, которая должна была прикрывать большой и малый С. Бернард, Симплон, Мон-Ценис, Мон-Женевр и Коль-д'Аржантьер, между тем как итальянская армия вышла из Апеннин, предупредить наступательными действиями осаду Кони или освободить Мантую, а швейцарская произведет сильную диверсию на Лиммате.

          Новая Директория, чувствовавшая необходимость, восстановить к себе доверенность блистательным ударом, назначила Жубера, молодого генерала, подававшего большие надежды вместо Моро, которого уподобляли Фабию⁽⁸⁾, и который был назначен главнокомандующим Рейнской армии. Преемнику его надлежало образовать в Лигурии новую 45 000 армию, и снова двинуться на По, чтоб освободить Мантую. Шампионе, преданный суду за то, что в Неаполе осмелился воспротивиться проконсулам Директории, был оправдан, и сошел со скамьи подсудимых, чтобы принять начальство над 34 000 армией, собиравшейся в Альпах.

          Близость Гренобля и Шамбери была поводом к образованию этой армии вместо отправления войск через Прованс в Геную; но не было никакой причины назначить над этими двумя армиями отдельных начальников и определить Альпийской преимущественно оборонительную цель. Блокада Мантуи, продолжавшаяся уже несколько месяцев довольно слабо, производилась деятельнее со времени падения Пескьеры; когда все приготовления были окончены, Край приказал 15-го июля открыть траншеи: Латур-Фуасак сдался на капитуляцию 30-го. в то же время Шастелер⁽⁹⁾ и Белльгард усилили осаду Алессандрийской цитадели, где в особенности отличилась австрийская артиллерия; цитадель сдалась также на капитуляцию, 22-го июля, после семидневной, весьма жаркой атаки.

          Жубер в начале августа прибыл к армии и наконец, 12-го спустился через Апеннины к Нови. Моро хотя и отозван был для предводительства Рейнской армии, но не хотел оставить молодого друга своего до конца сражения. Они полагали иметь дело только с 40 000 человек. Носились неопределенные слухи о капитуляции Мантуи, но их не считали достойными вероятия.

          К вечеру 14-го августа, когда правый фланг и центр соединились в равнине при Нови, у подошвы Апеннин, получили печальное известие, что не только Мантуя действительно сдалась, но что корпус Края, осаждавший крепость, уже соединился с Суворовым, готовым встретить нас [у Суворова перед взятием Мантуи вместе с подкреплениями было: 55 000 между Алессандрией и Тортоной, 13 000 под нач. Кайма, в Турине и около Альп, 14 000 - Гаддика в Валисе, 6 000 - Отто и Кленау в Модене в Ферраре, 27 000 Края при Мантуе. Всего 115 000 человек. Жубер и Шампионе считали своим начальством 70 000].

          Трудно было поверить, что крепость, сопротивлявшаяся мне целые десять месяцев, не более трех противостояла австрийцам. Правда, что Латур-Фуасак худо защищал ее: допустив даже, что он был правильнее атакован и не имел тех средств, которые были у австрийского коменданта, он все мог продлить свою оборону еще недели на две; а этого времени было достаточно для его спасения.

          Вечером получено было подтверждение этого несчастия и уже нельзя было долее сомневаться. При подобных обстоятельствах армия не должна была отваживаться на сражение с сильнейшим неприятелем. Надобно было перейти обратно Апеннины и вместе с Шампионе придумать новый план действий: но армия стояла в превосходной позиции; к утру должен был присоединиться и левый фланг; казалось, ничто не требовало поспешного отступления, тем более, что невероятно было, чтобы неприятель напал на такую сильную позицию, когда собственная его выгода требовала привлечь нас на равнину. Но Суворов думал иначе. 15-го августа на рассвете он начал атаку правым своим флангом под командою Края. Уже австрийские колонны взбирались по склону виноградников и показывались на занимаемой нами площадке. Жубер прилетел на место опасности, сам повел 34-й полк, и опрокинул неприятеля; но был смертельно ранен одним из первых выстрелов. Это было в 6 часов утра.

          Моро, которому, казалось, было определено решать все труднейшие задачи этой кампания, принял начальство над армиею, вступившею в сражение против воли и без цели. Сначала ему удалось оттеснить неприятеля. Уже три часа дрались на левом нашем фланге, когда в 9 часов, Суворов дебушировал против нашего центра с русским корпусом. Он намерен был во что бы то ни стало взять с фронта Нови и впереди лежащие высоты. Сен-Сир защищался удивительно; неприятель, два раза опрокинутый и взятый во фланг Ватреном, был оттеснен до Поццоло-Формигаро. Наконец, только в 2 часа, Мелас подошел от Ривальты с резервом, или лучше сказать, с левым флангом союзников, двинулся вдоль Скривии, приказал 8 гренадерским батальонам взобраться по заднему склону Монте-Ротондо, где идут дороги из Гави и Генуи, и таким образом обошел позицию. Суворов и Край поддержали его новыми усилиями. Тогда отступление наше сделалось неизбежным и затруднительным. Моро произвел его по проселочным дорогам на Пастурану, где войска совершенно стеснились в дефиле. Чтобы доставить колоннам возможность пройти это дефиле, Периньон и Груши⁽¹⁰⁾ приняли впереди его бой с превосходящими их вчетверо силами, приведенными неприятелем по всем направлениям. Оба они были ранены и взяты в плен с 4 или 5 000 храбрых, деливших с ними опасность; большая часть артиллерии сделалась добычею союзников. Этот несчастный день решил невозвратно судьбу Италии.

          Массена был счастливее; почти в тоже время (14-го августа) одержал он значительный успех. По странному стечению обстоятельств, он вознамерился снова занять верхние Альпы, утраченные им в июне месяце, в то самое время, когда эрцгерцог Карл, подкрепленный наконец Корсаковым, хотел воспользоваться этим, чтобы начать действовать наступательно, на противоположной стороне Альп.

          Эрцгерцог намеревался сосредоточить свою армию под Бруком, чтобы одним разом перейти через значительные и быстрые реки Аар, Лиммат и Рёйсс, сливавшиеся вблизи этого города. Ааргау находится только в 4 милях от Брука, и эрцгерцог в один и тот же день мог перейти через означенные три важные препятствия и овладеть высотами Юры, отделяющими Ааргау от Базеля. Это движение могло быть весьма опасным для французской армии, растянутой от Альбиса до Гларуса.

          Директория, желая со своей стороны согласовать предприятия Жубера и Массены, понуждала сего последнего приступить к наступательным действиям; началом их должно было быть обратное взятие хребта верхних Альп, оставленного в июне.

          Лекурб, получивший подкрепления, напал на корпус Зимбшена, занял Гримзель, Фурку, С. Готард, Гриспальтберг и взял до 4 000 пленных. Валиская дивизия вытеснила Рогана с Симплона. Сульт и Шабран очистили кантон Гларус и левый берег Линта. Эти частные успехи, вместо того, чтобы принести пользу, могли быть причиною совершенной погибели армии, если б удалось предположение эрцгерцога.В виду деревни Деттинген собрались 16-го августа 30 000 австрийцев и столько же русских. Одна дивизия Нея⁽¹⁾ прикрывала Брук и Фрикталь, и только 6 батальонов находились довольно близко, чтоб воспрепятствовать переправе. Необходимость прикрывать огромные лиши и охранять большое число пунктов, обыкновенно влечет за собою подобный невыгоды. Если бы Швейцария сохраняла нейтралитет, то 122 батальона и 140 эскадронов, составлявшие рейнскую и дунайскую армии, представили бы значительную массу сил между Ульмом и Стразбургом; между тем как теперь, принужденные прикрывать все пространство от Женевы до Диссельдорфа, они составляли действующую армии не сильнее 70 или 75 000, рассеянных на линии в 100 лье длиною; у переправы не было даже 8 000 человек.

          Не соблюдая обыкновенных мер предосторожности, австрийцы надеялись навести мост под огнем 40 орудий, обстреливавших противоположный берег, и не переправили даже войск для прикрытия рабочих. Бригада Кетара, пришедшая по первой тревоге, вскоре принуждена была удалиться; австрийские гаубицы зажгли деревню Деттинген. Батальон цюрихских стрелков засел в строениях; эти храбрые и искусные стрелки, вооруженные превосходными винтовками, метко поражали неприятельских понтонеров. С другой стороны якоря не могли держаться в каменистом дне Аара. Так прошло несколько часов. 10 000 французов под командой Нея успели подойти к пункту переправы, и это заставило эрцгерцога отказаться от своего намерения. Французы могли почесть неудачу австрийцев большим для себя счастьем, потому что, если б эрцгерцог достиг своей цели, то едва ли можно исчислить все гибельный для нас последствия этой переправы. Массена с резервом находился в Муттентале; половина армии его неминуемо бы погибла.

          Несмотря на победы союзников, коалиции угрожала опасность от возникшего несогласия между Суворовым и Венским кабинетом. Первой заботой российского фельдмаршала по прибытии его в Турин было призвать короли Сардинского обратно в его столицу. Но Тугут, хитрый дипломат, не хотел еще решать будущую судьбу Пьемонта, и всеми силами противился намерению Суворова. Уже в Зельце он требовал нескольких провинций Пьемонта, и, может быть, на возвращении короля основывал он надежду получить от него при заключении мира Новарскую область, и таким образом вместе с домом Савойским делить титул и обязанности стража Альп. Политика эта не нравилась Суворову, и фельдмаршал, недовольный уже и прежней недеятельностью Края, во время действий на Требии, приносил теперь столь сильные жалобы, что совершенное несогласие угрожало стану союзников.

          Лондонский и Венский кабинеты согласились предложить Петербургскому новый операционный план, по которому положено было:

• 1) Чтобы все российские войска под командой Суворова и Корсакова соединились в Швейцарии, составили центр и в совокупности с австрийским корпусом вторглись во Франш-Конте.

• 2) Чтобы эрцгерцог Карл направил главные силы своей армии против Мангейма, взял его обратно и перешел Рейн, как для того, чтобы поддержать Суворова, так и для того, чтобы способствовать англо-российской экспедиции в Голландии.

• 3) Чтобы сия последняя, под начальством герцога Йоркского, состояла из 25 000 англичан и 15 000 русских, под командою генерала Германа, освободила Голландию и подкрепленная войсками, собранными штатгальтером, и диверсиею эрцгерцога, вытеснила французов из Бельгии.

• 4) Чтобы Мелас командовал австрийцами, которым предоставлялось теперь одним решение дел в Италии и очистил совершенно от неприятелей Лигурию и Пьемонт.

• 5) Чтобы российский флот, покоривший Корфу, поддержал осаду Анконы, порученную корпусу генерала Фрёлиха.

• 6) Чтобы англичане деятельно помогали неаполитанцам в покорении Французских гарнизонов, оставленных в Неаполе, Риме, Чивита-Веккье и в других местах.

          Когда Суворов, оставив Италию, вступил в Швейцарию, эрцгерцог без возражения должен был исполнить свое движение к нижнему Рейну. 31-го августа он начал его; но, не желая оставить Корсакова одного на верное поражение, которое, казалось, кабинет Венский с намерением ему готовил, он оставил Готце с 25-тысячным корпусом в малых кантонах, а 10-тысячный корпус Науэндорфа⁽¹²⁾ у впадения Аара в Рейн, для прикрытия Шварцвальда и правого фланга русских.

          Эрцгерцог, узнав в Донауэшингене, что генерал Мюллер перешел Рейн с 18 000 под Мангеймом и бомбардировал Филипсбург, отрядил в помощь этому городу корпус Старрая, а сам с 25 000 следовал за ним для его подкрепления. Мюллер не дождался его и перешел обратно Рейн, оставив для охранения Мангейма слабую дивизию Лароша⁽¹³⁾. Эрцгерцог атаковал ее 17-го сентября, ворвался в Неккераусское предмостное укрепление и, несмотря на усилия Нея, приспевшего на помощь, взял город и 1 500 пленных.

          Суворову предстояла трудная задача. Попытки Моро освободить Тортону заставили его замедлить выступлением; он вышел из Асти 11-го сентября, т. е. одиннадцатью днями позже эрцгерцога, тогда как ему для успешного действия следовало начать движение прежде австрийцев. Он мог выбирать между тремя дорогами: или чрез Валис вступить в Ваатланд, чтоб сделать диверсию, но в этом случае он мог быть разбит отдельно; или перейти С. Готард без артиллерии, дебушировать к Швицу и соединиться с Готце, а обоз и артиллерию направить к Куру; или, наконец, идти по дороге из Комо через Сплюген, и без боя совершить свое соединение через Граубюнден. Он предпочел дорогу через С. Готард, как безопаснее первой и короче последней.

          Массена, узнав через Сюше⁽¹⁴⁾ о движении Суворова в Швейцарию, равно и о том, что эрцгерцог повел главные силы своей армии к Мангейму, не мог не воспользоваться случаем разбить Корсакова до прибытия фельдмаршала, потому что, обождав победителя при Нови, он вероятно был бы опять опрокинут к Юре; он собрал в центре 38 000 человек и решился начать атаку 25-го сентября.

          Сульт перешел Линт под Шёнисом. Хотце, подоспевший к переправе при первых выстрелах, был убит вместе со своим начальником штаба; беспорядок распространился в его корпусе, который и был опрокинут к Тоггенбургу с уроном до 5 000 человек. Мортье атаковал Цюрих с левого берега Лиммата. Лорж⁽¹⁵⁾ и Менар переправились через эту реку в Фаре, чтоб обойти Цюрих и взять Цюрихсберг.

          Корсаков получил известие от Суворова, что он 26-го прибудет в Швиц; центр его, стесненный впереди малого города Цюриха, уже был готов атаковать Альбис, когда гром орудий Фуа и Лоржа со стороны Фара, известил его о предстоящей опасности. Имея ложное понятие о положении своем, российский генерал выдвинул вперед свой левый фланг между рекою Циль и озером, и неблагоразумно завлекся фальшивою атакою генерала Друэ. Только с прибытием Массены и Лоржа, к северу от Цюриха, он постиг опасность, в которой находился. Одна дивизия его была в Вюренлозе против Бругга, и Массена переправою войск в Фаре отрезал ее. Немедля нимало, Корсаков должен был или прорваться через Альбис и в Швице соединиться с Суворовым, или всеми своими силами ударить на Лоржа и перебросить его назад за Лиммат. Корсаков не знал, на что решиться. Страх действовать против приказаний Суворова не позволил ему воспользоваться единственным оставшимся ему благоразумным средством, то есть броситься на Лоржа. Известие же о смерти Готце и поражении его корпуса вполне лишило его присутствия духа; он продолжал удерживаться с половиною своих сил между рекою Циль и Цюрихом, где Мортье и гренадеры Клейна⁽¹⁶⁾ сражались с ним переменным счастьем в продолжение целого дня. Между тем, Удино и Лорж уже обстреливали Винтертурские ворота и заняли высоты, командующие с севера Цюрихом, единственным путем отступления неприятеля.

          Ночью Корсаков решился отступить. Вся его армия прошла Цюрих и дебушировала утром 26-го числа, чтоб открыть себе дорогу в Шафгаузен, в чем она и успела, опрокинув дивизию Лоржа. Но эта дивизия, получив подкрепление, снова атаковала неприятельскую линию и отрезала хвосты ее колонн, между тем как Мортье ворвался в Цюрих, защищаемый только несколькими застрельничьими взводами. Корсакову удалось достичь Шафгаузена, оставив нам 5 000 раненых, 2 000 пленных и почти всю свою артиллерию. Более 10 000 выбыло из строя в его армии; а в корпусе Готце, по крайней мере, пять.

          Одержав эту блистательную победу, Массена известился об успехах Суворова на С. Готарде. Фельдмаршал, задержанный три дня в Люцерне, только 23-го и 24-го мог атаковать Айроло и южный склон хребта. Подкрепленный Штраухом, он вытеснил Гюдена, принудив его отступить к Фурке и расположился бивуаком у монастыря. Русская колонна из 6 000 человек под командою Розенберга⁽¹⁷⁾ должна была проложить себе дорогу через скалы, льды и пропасти Гриспальтсберга, чтоб спуститься к Урзерену и отрезать Лекурба, если он осмелится держаться у Чертова моста.

          Это смелое и трудное движение, имело полный успех. Лекурб, узнавши в монастыре о приближении неприятеля к Урзерну, решился на отчаянное средство; он бросил орудия свои в Рёйсс, взобрался на Гешёненские скалы, почти неприступные; продолжал несколько времени движение по склону их, и наконец спустился к Вазену; но здесь узнал он, что долина Амштетская уже занята другою австрийскою колонною, вышедшею из Граубюндена, и что Суворов, со своей стороны, разбил в кровопролитном деле арьергард его у Чертова моста и соединился с Розенбергом. Отважность Лекурба возрастала с опасностью; не теряя времени, он бросился на австрийскую колонну, которая, будучи угрожаема с другой стороны резервом, шедшим на встречу Лекурбу из Альторфа, открыла ему дорогу, считая себя счастливою, что не была уничтожена. После сего он переправился через Рёйсс под Зеедорфом, разрушил мост и занял позицию тылом к Суренским горам и Бернскому кантону.

          Тогда Суворов беспрепятственно спустился к Альторфу и Флуэлену; но тут не оставалось уже ни одной удобопроходимой дороги и должно было сесть на суда, чтобы переправиться через Люцернское озеро, единственное сообщение между кантонами Ури и Люцерном. Положение Суворова было опасно. У Лекурба была вооруженная флотилия, и он забрал небольшое число имевшихся у жителей судов. Недолго колебался фельдмаршал: он перебрался через отвесные скалы кессеренских гор в Шахентале, которые никогда еще не были переходимы войсками, и которые сам Лекурб полагал неприступными; при этом движении потерял он небольшое число остававшихся у него горных орудий, много людей и лошадей, и утомленный прибыл 28-го в Муттенталь, тремя днями позже, нежели рассчитывал.

          Известившись о несчастии Корсакова, он надеялся, по крайней мере, быть подкрепленным двумя дивизиями правого фланга Готце, которые, по общему плану, должны были занять Гларус и обезопасить сообщения. Действительно, эти две дивизии, под командою Елашича и Линкена, атаковали 25-го числа отдельно стоявшую бригаду Молитора⁽¹⁸⁾. Елашич дебушировал к Везену по дурной тропинке, идущей вдоль Валленштадтского озера. Молитор изумил его сильным сопротивлением, и когда австрийский генерал, уже без того находившийся в настоящей западне, узнал еще о поражении и смерти Готце, то полагал себя погибшим, если останется тут долее, и отступил к Валленштадту.

          Линкен на следующий день дебушировал тремя колоннами из Граубюндена через дефиле Энги и Тодиберг, спустился в Зернстскую долину, захватил отдельно стоявший в горах батальон бригады Молитора и подходил уже к Гларусу; но, освободившийся от Елашича Молитор оказал ему весьма сильное сопротивление. Линкен, узнав об участи своего товарища и опасаясь быть взятым в плен, отступил обратно по дороге в Граубюнден. Нельзя не заметить здесь, как удачно генерал Молитор с 4 французскими и 2 швейцарскими батальонами сумел отстоять этот решительный пункт соединения 12 000 австрийцев с Суворовым. Конечно, местность ему благоприятствовала, но нельзя не отдать должной справедливости его твердости, деятельности и решительности.

          Суворов тотчас выступил из Муттена к Брагелю, трудно проходимому хребту, где опять наткнулся на авангард Молитора, успевшего всем сопротивляться. Это обстоятельство убедило фельдмаршала в том, что австрийцев не было уже в Гларусе; в то же время для умножения затруднительности его положения Массена и Мортье с победоносными при Цюрихе войсками достигли Швица, а гренадеры Клейна - Эйнзиделя. Малейшая нерешительность могла погубить русских, к счастью их, Оффенберг и Багратион успели опрокинуть 30-го в Клёнтале небольшой авангард Мортье и спустились вниз к Гларусу. Суворов с Дерфельденом⁽¹⁹⁾ следовал за ними. Остававшийся в Муттентале генерал Розенберг был атакован 1-го октября войсками Мортье, и после славной обороны, опрокинул его и оттеснил до самого Швица. Освобожденный этим счастливым успехом, арьергард достиг Брагеля без потери. Молитор отошел за Линт, к Неффельсу. Багратиону было поручено атаковать его 1-го октября. Обе стороны дрались с остервенением: небольшой отряд Молитора делал чудеса храбрости, но неприятель не уступал ему, пока, наконец, дивизия Сульта, возвращавшаяся с преследования остатков корпуса Готце, отброшенных ею до Граубюндена, решила победу. Положение Суворова сделалось еще опаснее после этого происшествия и он не должен был терять ни минуты. Он бросился в Граубюнден по тропинкам Паникса и Энги, то есть вдоль склонов Тодиберга; дорога эта ужасна даже и в хорошее время года, а тогда, покрытая глубоким снегом, она была еще опаснее и затруднительнее. У подошвы этого ущелья было брошено небольшое число остававшихся еще лошадей и лошаков. Сотни людей гибли в пропастях. Невозможно описать все ужасы этого отступления. Слава приобретается не одними опасностями битв и побед: не менее достойна ее борьба со стихиями, природою и недостатками всякого рода; в этом отношении, было мало событий в продолжение всего похода, принесших более славы войскам обеих сторон.

          Между тем, усиленный несколькими отрядами баварцев и малой армией Конде⁽²⁰⁾, приведшего из России 3 или 4000 эмигрантов для завоевания Франции, Корсаков чувствовал, что ему должно, во что бы то ни стало, помочь главнокомандующему в его сомнительном положении, чтобы хотя бы несколько загладить поражение под Цюрихом. В этом намерении двинулся он через Констанц и Бусинген к Винтертуру; но, атакованный резервами и дивизиями Лоржа и Менара, он был принужден отступить за Рейн и снять за собою мосты.

          Я говорил уже, что эрцгерцог по повелению своего кабинета повел армию к Мангейму. Вскоре получил он известие о бедственном сражении под Цюрихом; это побудило его отказаться от всякого другого плана и содействовать единственно спасению армии; со всевозможной поспешностью двинулся он обратно к Донауэшингену.

          Эрцгерцог предлагал Суворову соединиться с ним и снова вторгнуться в Швейцарию через Шафгаузен. Суворов, со своей стороны, хотел идти туда через Рейнэк. Австрийский полководец не одобрял этого двойного, раздельного плана действий, и русский фельдмаршал, обиженный этим, двинулся в Баварию и расположил войска свои на кантонирквартирах.

          Во время этих происшествий в Швейцарии англичане и русские привели в исполнение предположенное вторжение в Голландию. Аберкромби 27 августа первый высадился в северной Голландии с 3 000 англичан, за которыми на другой день последовали еще 12 000. Он встретил только слабую дивизию Дендельса, которая не в состоянии была ему сопротивляться. Английская эскадра адмирала Митчелла вошла в Тексель; голландская, возбужденная приверженцами Оранского дома, взбунтовалась и заставила адмирала Стори поднять флаг штаттгальтера⁽²¹⁾ и сдать эскадру англичанам.

          Узкий полуостров северной Голландии способствовал безопасности первой высадки, но вместе с тем благоприятствовал и обороне Брюна. Сосредоточив под Алькмаэром французские дивизии Гувьона и Вандамма и две батавские Дюмонсо⁽²²⁾ и Дендельса, он имел до 22 000 человек. 10 сентября он хотел вытеснить Аберкромби из выгодной его позиции при Слапер-Доке, но был опрокинут.

          В то же время принц Оранский⁽²³⁾ показался на границах Фрисландии; но приверженцы его были тогда еще малочисленны и не могли ничего сделать в его пользу.

          Наконец, 16 сентября, русские и англичане высадили остальные силы экспедиции, назначенной состоять под начальством герцога Йоркского, и число их возросло до 35 000. Армия Брюна была усилена прибывшими подкреплениями до 28 000.

          Союзники 19 сентября атаковали Брюна при Алькмаэре; русским должно было произвести главную атаку при Бергене, но большая часть английских войск, вместо того, чтобы их поддержать надлежащим образом, бросилась без всякой причины в Зюдерзейские каналы. Русские разделились на две колонны: одна, под начальством самого генерала Германа, атаковала Вандамма и опрокинула его за Берген; но Гувьон и Ростоллан во время приспели на помощь французской дивизии, и колонна русских, атакованная с фронта и фланга, была совершенно разбита. Сам Герман попал в плен с 2000, прочие остались на месте или рассеялись. Эссен, наступавший со второй колонной русских левее, был атакован в свою очередь и, угрожаемый с тылу, отступил за Зейп. Дандас, поддержанный русской бригадой, одержал сначала верх над Дюмонсо при Шоорлдаме; но подкрепления, которые Брюн успел прислать сему последнему, принудили неприятеля отступить с уроном. Палтни⁽²⁴⁾ одержал в центре маловажный успех над Дендельсом, но вскоре после того опять возвратился в свою позицию. Аберкромби, встретивший на левом фланге под Гоорном только слабые отряды, утомил свои войска движениями по ужасным дорогам, не приняв ни какого участия в деле.

          2 октября было сделано вторичное покушение при Эгмонтон Зее. На этот раз Аберкромби направил главную атаку на левый фланг Брюна; благоприятствуемый флотилиями, обстреливавшими берег, он принудил Брюна отступить к Алькмаэру и выждать там дивизию Буде⁽²⁵⁾, которая 5-го числа должна была прийти из Бельгии. Чтобы выйти из невыгодного местоположения, в которое они попали, англичане хотели двинуться 6-го к Гарлему. Дело началось при Кастрикуме, и союзники были снова опрокинуты со значительным уроном.

          Союзная армия была окружена каналами Зейпа; осенние дожди еще более затрудняли ее положение; известие о Цюрихском сражении лишало ее всякой надежды на помощь со стороны Рейна; приверженцы Оранского дома оставались в бездействии, а взятием Батавского флота Англия достигла уже половины своей цели. Эти обстоятельства заставили герцога Йоркского решиться на возвращение в Лондон; он обеспечил удаление свое не слишком славным договором об очищении занятой им страны. Договор этот был подписан 18го октября.

          В таком то положении были дела наши, при возвращении моем в Париж. Голландия и Швейцария только что были освобождены от неприятелей, и притом в то решительное мгновение, когда соединение российских сил в средоточии театра войны угрожало вторжением самой Франции. Но безначалие, более чем когда-либо, владычествовало внутри государства, и союзники продолжали одерживать в Италии успехи, довольно значительные, чтобы заставить нас опасаться за наши южные департаменты, в которых начинали приходить в волнение разнородные партии, подавая новые причины к беспокойствам.

          Движение эрцгерцога от Мангейма на помощь Суворову было причиной отданного Лекурбу приказания перейти опять Рейн и покорить Филипсбург: ему удалось обложить эту крепость; но Старрай, получивший подкрепления, вторично принудил нас отказаться от нашего намерения. Перемирие положило конец этому предприятию, не имевшему никакого непосредственного влияния на судьбу войны.

          В Италии не удалось более важное предприятие. Шампионе, принявший после Жубера и Моро главное начальство в Альпах и Италии, должен был воспользоваться отбытием Суворова и освободить Кони, единственную крепость, которую мы еще удерживали на склоне хребта к Пьемонту, и которую Мелас готовился осадить.

          Для воспрепятствования этому было приведено в движение более 50 000 человек от Специи и Боккетты, через Коль-д'Аржантьер до самого Мон-Дениса. Шесть или семь корпусов, рассеянных на этом огромном пространстве, едва ли могли успешно действовать против Меласа, сосредоточенного со всеми силами на Стуре, между Турином и Алессандрией и бывшего в состоянии устремить массы свои по произволу в один или два перехода туда, куда бы потребовали того обстоятельства. Это было совершенное повторение сражения при Риволи, только в масштабе вдесятеро большем.

          В конце сентября Шампионе атаковал Мондови, и был опрокинут; в конце октября он сделал вторичное сильнейшее нападение; но та же ошибка должна была иметь те же следствия. Хотя Сен-Сир с правым флангом и одержал 24-го октября весьма блистательный частный успех у Нови, но дивизии центра, действовавшие на Фоссано без всякого единодушия, были разбиты 3-го ноября 34 000 австрийцев, которые подавили их превосходством сил. Дюэм, дебушировавший в тоже время, с левым флангом через Фенестреллу и Салучче к Савильяно, был опрокинут в свою очередь, и должен был отступить к подошве гор. Сен-Сир успешно действовал под Нови против Края, подкреплённого дивизией из Валиса, бывшей там излишней по причине глубокого снега, выпавшего на Симплоне и С. Готарде. Но когда центр был снова разбит 10-го ноября при Мондови, а левый фланг отброшен в Альпы, соединение французских войск сделалось невозможным, и ничто уже не мешало Меласу деятельно вести осаду Кони; крепость капитулировала 4-го декабря. Тогда Край опрокинул Сен-Сира на Боккетту, а Кленау пытался овладеть Генуей, но напрасно.

          Между тем, как Мелас увенчал славный поход 1799-го года этими искусными действиями, генералу Фрёлиху поручено было покорить Анкону, в которой генерал Моннье⁽²⁶⁾ держался во все время кампании, несмотря на приближение российской эскадры и наблюдательного корпуса, составленного из русских, турок и взбунтовавшихся поселян. Осада началась 1-го ноября, и крепость, несмотря на отличную оборону Моннье и малочисленного гарнизона, сдалась 12-го. Гарнизон, состоявший из 2 700 человек, покрылся славой, и был отпущен под честное слово во Францию. Так кончился знаменитый поход 1799-го года, столь обильный событиями, который я должен был представить в кратком обзоре, чтобы показать положение дел в то время, когда я был назначен консулом.

На главную