Жомини. Политическая и военная жизнь Наполеона

На главную

          Если Венеция желала сохранить нейтралитет, ей должно было, тотчас по отступлении Больё за реку По, выставить на Минчо тысяч двадцать войска, предоставляя области свои, лежащие на правом берегу, для сообщения воевавшим, чрез Гавардо, с Тиролем, и объявив в тоже время, что она вооружится против первого, кто вторгнется в остальные ее владения. Пезаро предлагал все это сенату, убеждая его прибегнуть к оружию, чтобы заставить уважать венецианские владения.

          Но гордая царица Адриатического моря, бывшая некогда складочным местом всего востока, боровшаяся с Европой во время камбрейского союза и державшая в руках своих судьбу Италии в продолжение войн с Карлом VIII, Людовиком XII и Франциском I⁽¹⁾, уже два века была погружена в летаргический сон бессилия. С открытием мыса Доброй Надежды могущество ее на море пало. Утрата Мореи, уступленной туркам по миру, заключенному в Пассарговице, обессилила ее и на твердой земле.

          В Венецианской республике, как в Голландии, считалось до трех миллионов жителей; а доходы ее простирались до 30 миллионов. Она содержала 12 000 войска, разделённого на семь полков пехоты и на шесть кавалерии; по примеру швейцарцев, из жителей твердой земли составлена была еще милиция. Это жалкое войско можно было сравнить разве только с папскими батальонами. Республика полагалась более на войска иностранные, которые могла содержать на жалованья в случае нужды. Флот ее, стоявший в Венеции и в Корфу, состоял из четырнадцати линейных кораблей и из шести второстепенных судов. Славный арсенал венецианский имел в готовности на своей верфи еще десять кораблей, которые, в случае войны, могли быть тот час же вооружены. Соперничество с турками заставляло Венецию содержать такой сильный флот, который, может быть не так был нужен ей, как хорошая сухопутная армия.

          Гордая олигархия ее, думавшая сделать честь Генриху IV, вписав имя его в свою золотую книгу, была в упадке. Она страшилась и нашей демократии, и штыков наших, и влияния Австрии.

          Хотя подобный неприятель сам по себе не страшен; но Венеция была опасна нам, как потому, что могла усилить австрийскую армию, так и потому, что могла открыть пристань свою кораблям английским. Я с беспокойством смотрел на Венецию и ожидал, на что она решится. Сенат отвергнул благородные предложения Пезаро и удовольствовался избранием двух проконсулов (Фоскарини и Сан-Фермо), предоставив им полновластно управлять областями твердой земли и поддерживать дружеские сношения с враждующими державами. Постыдная сдача Вероны, последовавшая несколько дней спустя, обнаружила ошибку сената в выборе этих лиц.

          Некоторые писатели упрекали меня в том, что я, обложив Мантую, не преследовал Больё в Тироль. Но они забыли обстоятельства, в которых я находился, подходя к Эчу (Адидже). Восемьдесят тысяч австрийцев и тирольцев с включением гарнизона Мантуи и корпуса, шедшего с Рейна; папа и его влияние; Неаполь, имевший возможность атаковать меня с тыла c 30 тысячным войском; английская дивизия в Корсике, угрожавшая высадкой в Тоскану; король сардинским и армия его, недовольные поспешно подписанным миром; Венеция, колебавшаяся между миром и войной, и готовая на нас ополчиться; вот преграды, которые я должен был победить менее, нежели с 50 000-ми войск! Странно, что человек весьма умный, полагал что, несмотря на все это, мне должно было идти в сердце Австрии. На это не решился бы и Карл XII⁽²⁾.

          Я противопоставил неприятелю непоколебимую твердость и уверенность в преимуществе моих сил и устрашил сомнительных союзников. В моем положении необходимы были эта уверенность, необыкновенная деятельность и сила духа. Никогда ни один полководец не выставлял этих достоинств в той степени, как я в ту эпоху; я обратил все свое внимание на Мантую, будучи вполне убежден, что одно падение ее откроет дальнейшее поприще для действия войск моих и позволит мне вторгнуться в Австрию, удерживая в тоже время юг Италии. Осадная артиллерия наша действовала в это время против цитадели миланской, а потому должно было удовольствоваться обложением города, отняв у него все средства получить вспоможение. Для этого необходимо было владеть всем течением Эча; а ключом этой реки была Верона. Австрийцы прошли через Крему и заняли Пескьеру, крепости принадлежавшие Венеции, так же как и Верона. Основываясь на этом, я стал требовать сдачи Вероны, и слабый Фоскарини воспользовался своим полновластием для того только, чтобы впустить нас в стены этого города (1-го июня).

          Это драгоценное приобретение доставило нам три прекрасных моста на Эче, и пункт, укрепленный бастионными фронтами, и двумя крепкими замками, расположенными на скате тирольских гор, и замыкавшими левый берег долины Эча.

          В ожидании артиллерии, необходимой для осады Мантуи, я приказал вытеснить гарнизон из всех доступов, к городу и расположить укрепления на четырех плотинах, служащих единственным сообщением с Мантуей. Таким образом, с четырьмя тысячами, я запер выход 14 - тысячному гарнизону со стороны Сералио и По. Обложение цитадели требовало также четырех тысяч человек. Начальником этой блокады назначен был Серюрье. Ожеро оставался для наблюдений на нижнем Эче, около Леньяго.

          К счастью, в это время политический горизонт наш мало помалу прояснился. Увлеченный примером короля сардинского и убеждениями короля испанского, утомленный войной, которая ничего не доставляла Неаполю кроме издержек, Фердинанд IV начал мирные переговоры. С этою целью князь Бель-монте-Пиньятели⁽³⁾ прибыл в мою главную квартиру, в то самое время, когда неаполитанские войска разделяли поражение Больё в долинах Минчо. Отношения наши были просты; нам легко было кончить дело. Я согласился на перемирие, с условием, чтобы войска неаполитанские тотчас же оставили австрийцев и возвратились в Неаполь; решительные же переговоры о мире предоставил вести с директорией; они тянулись шесть месяцев, неизвестно по каким причинам. Этот мир был однако для нас чрезвычайно важен потому, что если бы неаполитанский король, им ее средство всегда содержать 50 тысяч войска, продолжал действовать против нас, то чрезвычайно затруднил бы дальнейший поход мой. Географическое расположение его королевства позволяло ему всегда действовать по правом у берегу По, а нам, напротив того, препятствовало внести войну в пределы владений неаполитанских. Находясь в самой отдаленной части полуострова, Неаполь мог, при удобном случае, наносить нам удары и вновь стягивать в свои владения войска, как скоро мы захотели бы предпринять против них что-либо решительное. Из этой страны Аннибал⁽⁴⁾, несравненно с меньшими средствами, десять лет вел войну с Римом. К счастью нашему, в это время трудно было отыскать в Неаполе нового Аннибала.

          По заключении договоров с королями сардинским и неаполитанским, у нас не оставалось явных врагов в Италии, кроме папы. Прежде заключения мира с Неаполем, я отказал исполнить волю директории, двинув половину армии моей против Рима; но теперь, напротив, я видел ясно все выгоды, которые могли мы приобрести от простого движения против церковных владений. Теперь не нужно уже было дробить армию на части и подвергать опасности одну из них на Тибре; стоило только двинуть легкую колонну к Анконе, и снова притянуть ее на Минчо; я употребил время моего невольного бездействия на то, чтоб преклонить перед республикою папскую тиару.

          Ожеро переправился с своею дивизией через По при Боргофорте и 19-го июня вступил в Болонью, город, славившийся во всей Италии своею образованностью, смелостью, твердостью духа и любовью к родине жителей. Если бы весь полуостров походил на Болонью, то Италия была бы теперь одна из сильнейших держав Европы. Я обещал Болонье возвратить ее независимость и земли, похищенные у неё папами. Это произвело всеобщий восторг; в городе за две недели составилась национальная гвардия из трех тысяч человек, в помощь войскам нашим. Феррара сдалась нам также без выстрела. В тоже время отряд, выступивший из Пьяченцы, проник в Тоскану. Эти действия заставили римский двор просить перемирия, которое и был заключено 24-го июня, с условием уступить нам Болонью и Феррару и впустить гарнизон наш в цитадель Анконы.

          Это примирение было важно для Франции. Я заключил его вопреки предначертаниям Директории, которая, не рассчитывая расстояния, сил и преград, хотела вдруг возмутить Рим, Неаполь и Флоренцию; как будто достаточно было пронести трехцветное знамя свое по Италии с шестью или семью батальонами, чтобы утвердить там свое владычество. Три года спустя она хотела с 120 тысячами сделать то, чего требовала от меня менее чем с 50 тысячами войска, и потеряла всю Италию. Когда дела с Папой были окончены, Ожеро возвратился на Эч, наказав жителей Луго, которые, по внушению духовенства, вооружились против нас в числе 3 или 4 тысяч.

          В имперских, владениях, находившихся в областях Генуи и вблизи этого города, вспыхнули мятежи.

          Бандиты, собравшиеся между Александрией, Нови и Боккеттой, резали наших солдат, к ним присоединилось несколько беглых австрийских пленников. Я поручил Фейпу⁽⁵⁾ потребовать за это удовлетворения от Генуи и заставить ее выслать маркиза Жирола, австрийского резидента, подозреваемого как главу этого заговора. Ланн, посланный с несколькими батальонами пехоты, рассеял мятежников и овладел Аркватою, главным пристанищем их.

          Присутствие войск наших в Тоскане дало мне случай исполнить приказание директории, заняв Ливорно; я сделал это так быстро и неожиданно, что двумя часами ранее мог бы захватить в гавани около пятидесяти судов, нагруженных товарами. Хотя добыча эта ускользнула от нас, но нам досталась другая, не менее богатая: мы захватили все товары и имущество, принадлежавшие англичанам. Великий герцог наблюдал строгий нейтралитет, поневоле принятый им в прошедшем году, и наш поступок мог быть извинен только чрезвычайной выгодой, которую он нам доставил. Расположение ливорнской гавани против самой Корсики, занятой в то время десятью тысячами англичан, давало им возможность прервать наши сообщения, если бы они решились действовать на самом полуострове. Я оставил гарнизон в Ливорно; но в отношении к великому герцогу старался оказывать все почести и уважение, которых заслуживал он и по своему благородному характеру и по званию принца австрийского дома и наследника престола добродетельного Леопольда.

          Эти экспедиции увеличили влияние наше на дела Италии; а взятие миланской цитадели 29-го июня довершило расположение умов в Ломбардии в нашу пользу. Занятые мною города доставили мне для осады Мантуи довольно многочисленную артиллерию, которая еще пополнилась осадными орудиями, служившими при осаде медиоланской цитадели; 18 го июля мы открыли траншеи. Десятитысячная дивизия Серюрье была назначена для производства осадных работ. Остальная часть моей армии расположилась для наблюдений по Эчу, до западного берега гардского озера. Восьмитысячная дивизия Ожеро, составляла правый фланг при Леньяго; Массена с 15 000 стоял в центре у Риволи и Вероны. Генерал Соре с 4 000 расположена был на левом фланге, близ Сало. Шеститысячный резерв находился между центром и правым флангом. В таком расположении я легко мог внутренними концентрическими движениями соединять всю армию мою на том или другом берегу Минчо, сообразно с тем, что предпримут неприятельские войска, слишком усилившиеся, чтобы оставаться в бездействии.

          Венский кабинет, не без причины устрашенный моими успехами, решился положить им преграду, противопоставив мне новую армию и нового полководца. Маршал Вурмзер, прибывший из Мангейма с 20 000 отборного войска, заступил место Больё.

          Это сильное подкрепление, взятое из рейнской армии, в соединении с войсками, собранными во внутренних областях, увеличило австрийскую армию до 60 тысяч, соединившихся в Тренте в последних числах июля. Такое превосходство сил обещало победу неприятелю. Соперники мои торжествовали; расчёты их, казалось, были верны; но события не оправдали их надежд. Сравнивая наши силы, они забыли взвесить достоинства военачальников.

          В последних числах июля Вурмзер выступил из Тироля. Квазданович⁽⁶⁾ с 25 000 двинулся к правом у берегу гардского озера на Брешию. Сам маршал с остальными 35 000 спускался по реке Эч тремя колоннами. Я узнал в одно и тоже врем я, что Соре отброшен на Дезендзано, а Массена вытеснен из Риволи. Эти неудачи не только не устрашили меня, но напротив того, позволили мне надеяться на успех. Неприятель, разделившись, подал мне возможность броситься между двумя колоннами его армии и порознь разбить их. Нужно было решиться на что-нибудь в ту же минуту; малейшая медленность с моей стороны позволила бы Вурмзеру соединиться с Кваздановичем на Минчо. Я все бросил и устремился воспрепятствовать этому соединению. Осада Мантуи была снята: 140 орудий оставлено в траншеях. Я презрел предрассудки обыкновенных полководцев, считающих потерю артиллерии потерею победы и чести. Эта мысль естественна в артиллерийском офицере, который должен смотреть на свои орудия как на знамя; но она нелепа в предводителе. Обременив себя артиллерией, я бы только затруднил выполнение моих намерений, зависевшее всего более от быстроты движений. К тому же, успев разбить неприятеля, я возвратил бы свои орудия, а в противном случае и без того бы их лишился. Желая узнать мнения моих генералов, я собрал военный совет. Во всех армиях есть генералы ученые, но слишком осторожные, и, наоборот, храбрые, но необразованные. Редко встречаются такие, которые соединяют в себе оба хорошие качества. Мнения были различны. Кильмэн и ученые генералы хотели отступать. Ожеро, увлеченный благородною ревностью, какой я никогда не замечал в нем впоследствии, объявил, что без сражения он не поведет назад свою дивизию. Ясно было, что отступление будет для меня гибельно; чтобы выполнить мое намерение, чтобы вновь все выиграть, мне нужно было отважиться все потерять, и я отдал нужные повеления для атаки австрийской колонны, шедшей к Брешии.

          30-го вечером дивизии Массены и Ожеро, с резервом, расположились между Пескьерою и Гойто. Одна половина дивизии Серюрье, бывшая на левом берегу Минчо, присоединилась к войскам Ожеро, другая перешла Олио у Маркарии.

          На другой день я перешел Минчо и двинулся на встречу Кваздановичу. Неприятель был вытеснен из Лонато, из Брешии и Сало. Войска мои расположились на Кьезе. Квазданович отступил на Гавардо.

          Все ошибки первоначального плана австрийцев могли бы быть исправлены, если б Вурмзер, взяв Монтебальдо, перешел Минчо у Пескьеры еще 31-го июля, и двинулся к Лонато. Тогда он соединился бы с Кваздановичем, заставил бы меня поспешно отступить на Тессин или к Пьяченце, и мог бы потом беспрепятственно вступить в Мантую. Австрийцы умеют составлять превосходные, учёные соображения; но в расчёте времени и расстояний почти всегда ошибаются.

          Вурмзер, вместо того, чтобы соединиться прежде с Кваздановичем, прямо пошел в Мантую и торжественно вступил туда с колокольным звоном. Только вечером 2-го августа перешел он Минчо у Гойто, и двинулся к Кастильоне. Эта медленность дала мне время разбить Кваздановича и вытеснить его из Понто - Сан - Марко, Лонато, и даже из Брешии. Я не успел, однако же, совершенно уничтожить его, потому что гавардские горы благоприятствовали его отступлению. Дивизия Ожеро, усиленная резервом, двинулась 3-го августа к Кастильоне; дивизия Массены направилась на Лонато. В то же время я предписал генералу Гюйё идти на Сало, чтоб заставить Кваздановича продолжать свое отступление, угрожая сообщениям его с Тиролем. Странный случай благоприятствовал нам: я полагал ударить на Вурмзера, и вдруг, совершенно неожиданно наткнулся на левое крыло Кваздановича, который снова пытался совершить соединение через Лонато, и с этою целью стал действовать наступательно, направляясь, по обыкновению, несколькими отдельными колоннами. Колонна князя Ройсса должна была спускаться через Сало, Очкай шел прямо от Гавардо на Лонато, а Отт⁽⁷⁾ на Дезендзано. Генерал Очкай, подходя к Лонато, столкнулся с авангардом Массены, который, подавшись слишком вперед, понес значительные потери; но я подоспел с главными силами дивизии и восстановил равновесие боя. Мы взяли Лонато и быстро преследовали неприятеля. К счастью его князь Ройсс, пришедший в Сало прежде Гюйё, не найдя там никого, повернул на туже дорогу, по которой отступал Окскай и прикрыл его отступление. Квазданович собрал опять у Гавардо войска свои, за исключением небольших отрядов, сбившихся с дороги и блуждавших по горам в окрестностях Лонато. в тот же день Ожеро атаковал и разбил авангард Вурмзера у Кастильоне.

На главную