Жомини. Политическая и военная жизнь Наполеона

На главную

          Частные успехи обеспечивали мою центральную позицию и давали возможность наносить новые удары. Самые сильные я берег для Вурмзера приближавшегося через Гурдицоло к Кастильоне. Полагаясь на медленность движения австрийского фельдмаршала и ожидая, для действия против него, прибытия Серюрье из Маркарии, я решился воспользоваться днем 4-го августа, чтобы обеспечить себя совершенно со стороны Кваздановича. Генерал Депинуа⁽¹⁾, усиленный в Брешии 3000 человек, прибывших из альпийской армии, получил приказание двинуться через Сант-Одзетто на Гавардо. Сент-Илер⁽²⁾ взят был из дивизии Массены для поддержания Гюйё, направленного туда же через Сало. Успех этих распоряжений превзошел мои ожидания. Австрийцы, зная, что князь Ройсс не встретил накануне неприятелей в Сало, считали себя безопасными с этой стороны, и устремили все внимание на дорогу из Лонато. Пользуясь этим обстоятельством и закрытою местностью, Гюйё и Сент-Илер прошли незаметно почти в тыл австрийского отряда. Это неожиданное, успешное движение войск наших на сообщения неприятеля, заставило Кваздановича поспешно отступить по дороге на Риву. Таким образом, я окончательно избавился от этого корпуса, еще опасного для нас накануне и своею силою, и данным ему стратегическим направлением.

          Но между тем как судьба благоприятствовала мне с этой стороны, я подвергался величайшей опасности в самой главной квартире моей: когда дивизия Массены выступила из Лонато, я остался там с 1200 человек. Вдруг донесли мне, что неприятельский отряд окружил город, и вслед за этим австрийский парламентер явился требовать сдачи. Но присутствие духа меня не покинуло. Сообразив, что это должен быть один из отрядов Кваздановича, отрезанных от него накануне, после сражения при Лонато, я отвечал угрозами на требование австрийского генерала, обещал даже расстрелять в случае непокорности и достиг того, что неприятель положил оружие и сдался мне военнопленным, в числе 2000 человек при 4-х орудиях. Отряд этот составлял авангард Кваздановича, и, стараясь соединиться с Вурмзером, был отрезан войсками Сент-Илера и Соре. Нечаянное нападение войск наших при Гапардо обратило в бегство около 15 тысяч австрйцев; в то же самое время и столько же неожиданное нападение австрийцев на мою главную квартиру, доставило мне более пленных, чем сколько войска было у меня под рукой. Из этого ясно видно, как много значит характер начальника. Битва, долженствовавшая решить окончательный успех всех этих действий, дана была 5-го августа. Австрийские поиски разделены были на три отряда: одному из них назначено было двинуться к нижнему По, другому блокировать Пескьеру, а с третьим, 25 - тысячным отрядом, Вурмзер сам занял позицию между Солферино и Медолане. Дивизии Массены и Ожеро, с присоединенным к ним резервом, представляли уже силы, равные неприятельским; приближение Серюрье давало мне решительный перевес. Что бы дать возможность последнем у принять участие в сражении, я довольствовался первоначально только поддержанием моей линии, не давая решительного оборота делу. Когда же Серюрье показался у Каврианы, я сделал решительный натиск правым крылом и центром. Обойденный слева и, боясь быть опрокинутым в Гардское озеро, Вурмзер поспешно отступил обратно за Минчио, оставив в наших руках 20 орудий.

          Мне нужно было употребить все усилия, чтобы не дать Вурмзеру времени притянуть к себе Кваздановича и утвердиться на Минчио, сохраняя сообщение с Мантуей. С этою целью я решился на другой же день ударить на Вурмзера, несмотря на естественную преграду, нас разделявшую. Между тем как главные силы моей армии удерживали австрийцев на Минчио, около Валеджио, Массена переправился у Пескьеры и ударил на правый фланг неприятеля. Начатые им укрепления были взяты и австрйцы обращены в бегство. Не имея более опоры для правого крыла, Вурмзер оставил Минчио и, боясь быть отрезанным от Тироля, отступил по долине Эча, бросив в Мантуе гарнизон из 15 000 свежего войска.

          Мы преследовали его до границ тирольских, и 12-го августа все пункты на обоих берегах Гардского озера были снова в моей власти. Дивизия Серюрье возвратилась к Мантуе. Потеряв весь наш осадный парк, мы должны были удовольствоваться блокадой. Вурмзер возвратился в Тироль, потеряв от 10 до 12 т. чел. выбывшими из строя и 50 орудий.

          Франция начинала уже собирать плоды этих успехов. Испанское правительство, ободренное нашими победами, поняло необходимость еще более сблизиться с республикой и поддержать ее в борьбе на море с англичанами. И в самом деле, если бы Англия восторжествовала, она отняла бы у Испании американские колонии, и влиянием на её дела лишила бы это государство, подобно Португалии, всей политической самостоятельности. Спасти остатки наших колоний и морских сил было для мадридского кабинета единственным средством, поддержать равновесие на море. В Сан-Ильдефонсо 19 августа 1790 года заключен был новый, оборонительный и наступательный договор. Это событие было полезно для нас еще и потому, что оно имело большое влияние на неаполитанское и сардинское правительства, действия которых становились день ото дня важнее.

          Едва австрийцы вошли в Тироль, как к ним присоединилось несколько батальонов, и они опять стали сильнее нас. Легко было предвидеть, что они не допустят нас беспрепятственно закончить покорение Мантуи. Вурмзер получил приказание непременно освободить эту крепость и надеялся достигнуть этого без битвы, одними стратегическими движениями. Оставив Давидовича⁽³⁾ прикрывать Тироль с 20 000, растянутыми от Фельдкирха до Ровередо, Вурмзер сам с 26 000 спустился по долине Бренты, намереваясь выйти мне в тыл на Порто-Леньяго.

          Австрийский полководец, судя обо мне по своим собственным, понятиям, полагал, что движение его неминуемо заставит меня отступить за Минчио, и что он достигнет освобождения Мантуи без боя одними искусными соображениями. Но такого человека, как я, трудно устрашить пустыми демонстрациями. Даже если бы судьба не так благоприятствовала мне, я нашел бы средство расстроить его план. Но, в этом случае, счастье избавило меня от излишнего труда: в самое то время, когда Вурмзер выводил войска из Тироля, чтобы действовать своим левым флангом, я тоже двинулся вперед с намереньем ударить на его правое крыло. Таким образом, он сам дал мне возможность исполнить эту мысль с большим успехом. Действительно, в самое то время, когда мой противник замышлял это ошибочное движение, я получил шеститысячное подкрепление из альпийской армии и решился проникнуть в Тироль, чтобы облегчить соединение моей армии с рейнской, предложенное мною директории после пьемонтского мира.

          Ободренная моими победами, и успехами Рейнской и Самбро-Маасской армий, директория составила план действий, подобный тому, который нам так дурно удался при Людовике XIV, в 1703-м году [План этот состоял в том, что союзная армия должна была двинуться из Мюнхена к Бреннеру на соединение с итальянской, и не удался потому, что Вандом направился к Тренту с одним левым крылом, оставив остальную часть французской армии под Мантуей, находившуюся тогда в нашей власти]. Но выполнить предположение директории было еще труднее. Тогда Франция владела Мантуей, и была в тесном союзе с Баварией. В наше время не было ни того, ни другого. Выполняя повеления директории, Журдан двинулся из Дюссельдорфа и Нёйвида на р. Лан с тем, чтоб отвлечь неприятеля к нижнему Рейну и с успехом дал сражение при Альтенкирхе. Эрцгерцог поспешил против него и заставил Журдана отступить в то самое время, когда венский кабинет направил Вурмзера с берегов верхнего Рейна в Италию. Моро⁽⁴⁾, видя против себя один корпус Стараи, перешел Рейн в Келе 24-го июня, а 28-го разбил австрийцев при Ренхене.

          Эрцгерцог Карл⁽⁵⁾ поспешно возвратился с нижнего Рейна, дал сражение при Эттлингене 6-го июля и, обойденный с левого фланга, продолжал отступление до Дуная. Он еще раз атаковал Моро при Нересгейме; но, слишком растянув оба крыла, не смог с успехом произвести натиск своим центром и 10-го августа перешел Дунай. В это время Журдан, пользуясь успехами Рейнской армии и узнав об отступлении эрцгерцога, опять двинулся на Франкфурт. Оставив 25 000 под начальством генерала Марсо под Майнцем, он сам поднялся вверх по Майну через Швейнфурт и Бамберг: направление слишком эксцентрическое. Впоследствии он свернул через Нюрнберг; но и это движение, совершенное слишком поздно, не могло обеспечить соединения его с Рейнской армией, которая между тем, после Нересгеймской битвы, приближалась к Ульму и Мюнхену; по предположению директории она должна была вытянуть левое крыло, чтобы примкнуть к войскам Журдана, а на правом фланге направить сильный отряд к Инсбруку на соединение со мной. Нелепо было предписать армии две цели, столь противоположные: отрядив эти две части, по совершенно расходящимся направлениям, Моро остался бы почти без войска. Чтобы достигнуть цели, Журдану должно было двинуться от Ашафенбурга прямо на Донауверт, а Моро со всеми силами направиться на Лех, между горами и Аугсбургом. Тогда мы могли бы все трое, действуя совокупно, занять Тироль и соединиться на Инне.

          Этот план не удался, как и должно было ожидать, от недостатка единства действий. Эрцгерцог Карл ударил на Журдана; 23-го августа разбил его при Амберге и потом, 2-го сентября, при Вюрцбурге. Моро, правый фланг которого уже достиг Брегенца и Лейткирха, поставленный в опасное положение отступлением Журдана, должен был отказаться от намерения проникнуть в Тироль и помышлять только о собственной своей безопасности.

          Таков был ход дел в Германии. Я не знал еще ничего ни о неудачах Журдана, ни о движении Вурмзера на Бассано, когда двинулся против сего последнего. Я направил на Ровередо дивизии Ожеро и Массены, находившаяся в Вероне и Риволи. В походе к ним должна была присоединиться дивизия Вобуа⁽⁶⁾, шедшая из Сало по западному берегу гардского озера. Этих сил было достаточно, чтобы разбить корпус Давидовича, оставленный для охранения Тироля и раздробленный на несколько отрядов. Вукасович, начальствовавший его авангардом, был вытеснен 4-го сентября из позиции под Мори, атакованной с фронта Массеной, между тем как Вобуа угрожал обойти ее с фланга. Вукасович отступил на Ровередо и потом на Калльано, где присоединился к главным силам. Атакованный вдвое сильнейшим неприятелем, Давидович не мог удержаться в сильной калльанской позиции: храбрые французские войска преодолели эту преграду и совершенно разбили неприятеля, который бежал в беспорядке, потеряв 25 орудий и 2000 пленных. На другой день мы вошли в Трент. Давидович собрал остатки войск за Лависом; но мне нельзя было оставить неприятеля в таком близком соседстве; я приказал дивизии Вобуа атаковать австрийцев; они тщетно старались воспрепятствовать нашей переправе через Лавис и были отброшены на Салурн и Неймарк.

          Во время этих успехов узнал я о движении Вурмзера на Бренту. Я прорвал армию его в центре; правое крыло было разбито, левое обойдено: мог ли я ожидать лучшего результата?

          Занятие Трента было тем важнее для нас, что оно открывало нам тыл Вурмзера. Я воспользовался этим случаем, и, вместо того, чтоб идти в Инсбрук на соединение с Моро, от которого я уже давно не получал известий, решился не допустить неприятеля разбить войска, оставленные под Мантуей. Массена и Ожеро двинулись 6-го числа по долине Бренты, через Левико; чтобы скрыть от неприятеля это движение и сдерживать Давидовича, Вобуа оставлен был на Лависе. Авангард Ожеро встретил 7-го утром в Примолано трехбатальонный неприятельский отряд, оставленный для обороны брентского дефиле. После продолжительного боя австрийцы были вытеснены из Примолано и Коволо, и опережены полком драгун, который преградил им выход из дефиле; неприятельский отряд был окружен и взят в плен. Мы дошли до Чизмоны.

          Вурмзер достиг уже Бассано; но видя, что я иду на его сообщения, не заботясь о моих собственных, потерялся, и не знал, идти ли ему вперед, или возвратиться. Наконец он выбрал самое худшее: остался у Бассано. Войска его заняли высоты впереди города; а авангард расположился в Соланье и Кампо-Лунго; 8-го, в 7 часов утра, мы атаковали этот передовой отряд, разбили его и отбросили в беспорядке на Бассано. По следам бегущих мы ворвались в город. Неприятель совершенно смешался. Сам Вурмзер с левым флангом отступил на Фонтениву, перешел Бренту и направился к Виченце. Квазданович с правым флангом не успел достигнуть Бренты и отступил к Фриулю. Мы захватили множество обоза, 2000 пленных и 30 орудий.

          У Вурмзера осталось всего 14 000 войска, совершенно расстроенного, и брошенного в страну, все сообщения которой были в моих руках. Я мог надеяться заставить его положить оружие и вознамерился действовать так, чтобы окружить его со всех сторон. Ожеро направился к Падуе, Массена к Виченце. Командовавший дивизией Серюрье генерал Саюге, получил приказание, пользуясь благоприятной для нас местностью между Леньяго и Мантуей, препятствовать неприятелю приблизиться к этой крепости. Соображения мои были верны, но ошибка Саюге лишила меня полного успеха. Вурмзер направился из Виченцы в Леньяго. Не воображая, чтобы после долгого, утомительного похода мы могли идти усиленными переходами, он остановился в Леньяго дать отдых войску. Эта роковая дневка могла погубить его: Массена вечером 10-го числа перешел Эч в Ронко, с невероятным затруднением, по причине недостатка в судах, и мог отрезать австрийцев от ногарской дороги. 11-го он должен был идти на Сангуинетто, чтобы опередить голову неприятельской колонны; но, по ошибке проводников, он попал на дорогу в Череу, где встретил авангард неприятельский, который начал движение также 11-го, оставив в Леньяго 1700 человек гарнизона. Австрийцы были сильнее; наши войска были оттеснены с уроном, и колонна Вурмзера беспрепятственно продолжала движете на Ногару. Но эта неудача все еще не помешала бы выполнению моего плана, если бы он не забыл разрушить мосты в Вилла-Импенте. Вурмзер, узнав об этом обстоятельстве, воспользовался им и спасся от плена, запершись в Мантуе.

          Никогда не прощу я Саюге этой ошибки, которая вырвала из моих рук плоды победы при Бассано. Гарнизон Леньяго, окруженный с левого берега Эча дивизией Ожеро, а с правого одною бригадой из войск Массены, сдался в плен 12-го числа.

          Вурмзер уверен был, что придет к Мантуе победителем с 20 тысячами войска, и заставит нас снять блокаду. Вместо этого, разбитый, преследуемый, всего с 12 000, он должен был сам искать спасения в этой крепости. Войска его стали лагерем между Сан-Джиорджио и цитаделью; эта позиция давала им возможность пользоваться съестными припасами из окрестных деревень. Нужно было заставить его войти в самую крепость, из которой ему трудно бы было дебушировать, по причине местности, неблагоприятной для вылазок. С этою целью главные силы моей армии двинулись на Мантую. Ничтожные успехи неприятеля в стычках с отрядами Массены и Саюге внушили ему слишком большую самоуверенность, за которую я не замедлил наказать его.

          Весь гарнизон вышел 15-го числа на большую фуражировку; в этот же день я атаковал Вурмзера. Левый фланг составляла дивизия Ожеро, выступившая из Верноло и направлявшаяся через Кастелларо на Сан-Джиорджио. В центре дивизия Массены заняла закрытую позицию у Дуэ-Кастелли, а на правом фланге находился Саюге, направленный на Фавориту. Вурмзер, атакованный с обоих флангов, ослабил свой центр для их подкрепления. Тогда я двинул дивизию Массено, и она почти без сопротивления проникла до Сан-Джиорджио и ворвалась туда на штыках. Вурмзер, видя, что потеря этого пункта угрожает его отступлению, поспешно выступил в Мантую, лишившись от двух до трех тысяч человек.

          Я поручил блокаду Мантуи генералу Кильменю, начальствовавшему 8 тысячною дивизией Серюрье. С остальными силами я наблюдал Тироль, не вступая однако же в его пределы. Подобное движение было бы бесполезно и безрассудно в то время, когда Журдан принужден был отступить к Дюссельдорфу, а Моро к Килю. Вторжение в Тироль только спасло бы Вурмзера. Массена с 10 000 человек расположился в Бассано. Ожеро с 9 000 остался на Лависе. Из этого видно, что все мои силы, вместе с кавалерийским резервом, составляли до 40 000 человек.

          Запертая в Мантуе армия Вурмзера была бы одним из лучших трофеев наших, если бы нам удалось взять эту крепость. Но неудачи наши на Рейне заставляли думать, что Австрия снова подкрепит войскa в Тироле и Фриуле, и употребит все усилия к освобождению Мантуи. Тогда 20 000 Вурмзера, оставшиеся в нашем тылу, были бы для нас довольно опасны. Войска наши расположены были в мантуанских болотах, где осенью обыкновенно свирепствуют смертоносные горячки. Юг Италии также начинал беспокоить меня.

          Убежденный, однако, что австрийцы еще не так скоро смогут возобновить военные действия, я посвятил весь октябрь внутреннему устройству Италии. Римский двор, ободренный вторжением Вурмзера, не спешил выполнять условия перемирия, заключённого в Болонье. Нужно было принудить его к этом у угрозами и обещаниями. Геркулес III, герцог Моденский, последняя ветвь дома Эсте, скрылся в Венецию с своими сокровищами; зятем его и наследником был эрцгерцог Фердинанд, и этого было достаточно, чтобы поставить Модену в число наших неприятелей. Временное правление, учрежденное бежавшим герцогом, дурно было расположено к нам, и я решился его уничтожить. Чернь в Реджио была на нашей стороне: она сама совершила революции. В Модене произвели ее французские войска, занявшие этот город без сопротивления; это доставило в наши руки довольно хорошо укрепленный пункт.

          Я видел необходимость пересоздать Италию, и думал сделать одно государство из этой прекрасной страны. Быть может, нет ничего труднее, как согласить выгоды десяти различных владений: одного вопроса о выборе столицы достаточно, чтобы разделить все выгоды, все умы. В то время довольно было восстановить Ломбардию, чтобы противопоставить австрийскому дому древнюю славу Италии; но как говорить какому-нибудь Баррасу, или Ревбелю о королевстве, или даже графстве Ломбардском? Это значило без всякой пользы подвергать себя опасности: эти господа хотели все обращать в республику.

          Я положил основание трем демократическим республикам: цизальпинской, циспаданской и транспаданской. Безрассудно было бы и думать об учреждении аристократических правлений с помощью наших войск; однако же я старался оставить некоторые преимущества дворянам и духовенству, чтобы иметь эти два класса на своей стороне, и отчасти успел в этом. Болонья и Феррара составили небольшую республику транспаданскую. Модена и Реджио - циспаданскую. Для нас выгодно было разъединить их, чтобы удобнее производить различные уступки и перемены при заключении мира; к тому же это нравилось черни этих городов, в которых у нас было много приверженцев. Даже Милан приступал мало-помалу к мысли об этом преобразовании. Страх снова подпасть под власть Австрии, после мира, охлаждал ломбардцев; я же довольствовался тем, что Ломбардия выставила несколько полков, которые, в соединении с национальной гвардией новых республик, могли охранять внутреннее спокойствие и отдавали в мое распоряжение гарнизоны, оставленные в некоторых городах.

          Меры эти были тем более благоразумны, что положение дел в остальной части Италии было для нас не совсем благоприятно. Переговоры с Неаполем шли медленно; политика Пьемонта все еще колебалась: Виктор Амадей легко мог вспомнить о том влиянии, которое приобрел один из предков его в 1705 году, восстав против Людовика XIV, в то время, когда войска французские стояли на Эче против принца Евгения.

          Ропот мятежа разносился по окрестностям Генуи, и сам сенат, говорят, не был чужд волнений, происходивших в имперских владениях. Папа не хотел и слышать о мире. Всех опаснее была Венеция; она одна, восставши против нас, могла дать войне неблагоприятный оборот. Чтобы не пробудить льва Св. Марка, я старался, с согласия Директории, выгодными предложениями привязать к нам эту древнюю республику, малейшее усилие которой могло, в настоящем положении дел, склонить чашу весов на сторону наших противников. В самом деле, кто мог поручиться, что дож её не вздумает, подражая Альвиане, Дандоло, Морозини, подать сильную помощь имперцам, восстав против нас, с 20 000 войска? Подобное действие со стороны Венеции решило бы участь Мантуи, ободрило короля неаполитанского и восстановило против нас сардинского короля, владения которого должны были содержать наши войска, и дурно были расположены к нам. Надобно было стараться преклонить недоверчивый сенат к союзу с Францией, устрашая его могуществом Австрии; в случае отказа оставалось одно средство, которым я надеялся достигнуть своей цели: усыплять Венецию обещаниями и уверениями в дружбе, пока настанет благоприятная минута, чтобы произвести народное восстание.

          Но последствия не согласовались с моими первыми надеждами. Тщетно Лаллеман⁽⁷⁾ истощал все средства своей хитрой, дальновидной политики: ни предложение четверного союза с Портой, Испанией и Неаполем, ни напоминания об угрожающей зависимости от австрийцев и англичан не могли потрясти бездейственной политики Венеции. Настоятельные требования Пезаро с трудом склонили сенат предписать вооружение флотилии для обороны лагун, и набор ополчения в славянских владениях республики. Эти меры обеспечения внутренней безопасности, на которые не имело права жаловаться ни одно правительство, заставляли нас опасаться противодействия Венеции. Весть о них пришла ко мне вместе с отказом Папы заключить мир, и известием о прибытии в Рим маркиза дель-Васто, уполномоченным неаполитанским королем для утверждения оборонительного и наступательного союза между обоими государствами. Это заставило меня опасаться образования против нас общего итальянского союза, и я стал торопить директорию заключить во что бы ни стало мир с двором неаполитанским, полагая в этом единственное средство остановить волнение остальной части полуострова.

          Несмотря на то, что Пий VI беспрестанно твердил о желании мира, он вполне разделял с кардиналами чувства ненависти к республиканцам и их демократическим правилам. Чувствуя, что условия, ему предложенные, слишком суровы, он старался продлить переговоры, надеясь улучить удобную минуту к разрыву. Первые успехи Вурмзера и снятие блокады Мантуи оживили надежды римского двора до такой степени, что он поручил прелату Лагрека стараться возвратить Феррару, и успел, под различными предлогами, уклониться от выполнения условий перемирия. После этого нельзя было ожидать мира и прелаты Петрарки и Ванджелисти, посланные Папою в Париж для окончательного заключения мира, получили от Директории приказание оставить столицу в двадцать четыре часа.

          С другой стороны, нунции и легаты Анконы и Романьи поступали как явные враги Франции. Наконец, Рим заключил тесный союз с венским кабинетом, и просил офицеров для своего войска. Я стал готовиться к окончанию всех этих неблагонамеренных действий; но движения австрийских войск заставили меня устремить всю мою деятельность на Эч, скрыв на время мое негодование.

          Правда, что Папа, после высылки его уполномоченных из Парижа, старался возобновить переговоры во Флоренции. Прелат Галеппи, доминиканец Солдати и кавалер д'Адзара, испанский посланник, бывший посредником условий перемирия, столь дурно исполненных, явились к комиссарам Саличетти и Гарро, но трудно было согласиться: представители наши предложили папским уполномоченным условия договора, состоявшие из 64 пунктов и объявили, что они должны или согласиться на него и утвердить без всяких уступок, или отвергнуть, не вступая в дальнейшие переговоры. Такая дипломатика, слишком суровая и для революционного правления 93-го года, произвела дурные последствия.

          Галеппи возвратился в Рим. Условия договора показались папе слишком тягостными. Успех австрийцев вскружил всем голову.

          Папское правительство отвергло наши предложения и стало готовиться к войне. Перемирие было уничтожено. Суммы контрибуции, которые обязался заплатить нам Папа, не были высланы, и новые вооружения начались в церковных владениях.

          Посты, молебствия, торжественные процессии, буллы, все употреблено было, чтобы воспламенить толпу и произвести всеобщее восстание. Но средства, могущественные в XV веке, теперь потеряли свою волшебную силу. Народ удовольствовался тем, что молился за успех правого дела. Некоторые из князей, боясь лишиться своих владений, дали вспоможение папе; коннетабль Колонна выставил полк пехоты, князь Густиниани полк кавалерии. Наконец, при всех усилиях, папа едва успел набрать около 8 000; но он надеялся, что Неаполь выставит до 30 000.

          Между тем кавалер д'Адзара замедлял всеми средствами восстание, и этим оказал нам важную услугу. Французский посланник Като, со своей стороны много содействовал к избеганию явного разрыва, который в это время мог быть гибелен для нашей армии.

          Наконец все наши беспокойства были рассеяны мирным договором между двором Обеих Сицилий и французской республикой, окончательно подписанным в Париже 10-го октября. Условия этого мира были несравненно умереннее тех, которые предлагали мы папе; причину этого легко понять припомнив, как трудно было пронести войну в Неаполь, и как опасен был для нас король неаполитанский, одни собственные войска которого были многочисленнее всей моей армии. Неаполитанцы могли бы поддержать Рим, усилиться его войсками, присоединить к себе английскую дивизию, находившуюся в Корсике, пройти на По, и покорение Италии сделать еще неразрешенным вопросом. Но, с заключением миpa, Рим остался при одних собственных силах; англичане не могли осмелиться предпринять высадку в Тоскану, и ничто уже не могло отвлечь силы мои; я устремил все внимание на австрийцев.

          Директория, соглашаясь на мою просьбу, которую поддерживал Карно, сделалась уступчивее, и мир, заключенный с Неаполем, обязывал его только сохранять нейтралитет, заключить с Францией торговый договор с соблюдением обоюдных выгод, и наконец, признать Батавию республикою и возобновить с нею свои прежние сношения.

          Но между тем, как мир этот избавил нас от неприятеля страшного и своею силою, и своим географическим положением, умер король сардинский и обстоятельства заставляли бояться, что преемник его переменить политику Туринского двора и сделается врагом республики. Новый король Карл Эммануил⁽⁸⁾ хотя и был согласен на мир с Францией, и хорошо принял предложения союза, сделанные в последнее время; но он желал, чтоб ему уступили Ломбардию, а директория решительно отказалась от подобных условий; и потому должно было ожидать, что он захочет ознаменовать свое восшествие на престол приобретениями, которые бы могли вознаградить потери его предшественника. Решительный отказ Франции лишал его надежды получить удовлетворение, и очень вероятно было, что он пристанет к коалиции при малейшей надежде возвратить отнятые нами провинции.

          Такая неопределенность отношений наших с Пьемонтом показала мне необходимость обеспечить армию со стороны Генуи. У нас не было бы ни операционной базы, ни линии отступления, если бы Пьемонт переменил свою политику. Завладев Генуей, мы могли приобрести и то и другое. Но я не имел ни средств достигнуть этого силой, ни предлога к военным действиям против генуэзцев.

          При первых моих успехах гавань Генуи была уже заперта для английских судов, в удовлетворение за неприязненные действия 1793 года против французских кораблей. Сенат даже не хотел признавать графа де Жирола императорским послом за то, что он возбуждал восстание против нас. Генуэзский народ, имевший важные торговые отношения с Францией, был хорошо расположен к нам, и сенат слишком часто доказывал свою умеренность, чтобы можно было в ней сомневаться. Но этого было недостаточно ни для удовлетворения честолюбия директории, ни для моего спокойствия. Присутствие английского посланного Дрейка, слухи, которые он с намерением рассеивал в тылу моей армии, взятие фрегата la Modeste и другие обиды, в которых Генyя однако же не была виновна, показались мне достаточными предлогами. Уверенный в том, что один повелительный, гневный тон мой мог привести в трепет эту республику, я послал адъютанта к дожу требовать удовлетворения и угрожал, в случае отказа, двинуться на Геную.

          9-го октября заключен был мирный договор, по которому Генуя обязалась заплатить четыре миллиона, запереть свою гавань для англичан и открыть через свои земли свободный пропуск и войскам, и транспортам, отправляемым к итальянской армии. Таким образом, Генуя сделалась, так сказать, плацдармом моей армии.

          Поселяне имперских владений, по наущению ли агентов самого Фейпу, как говорят одни, или графа де Жирола, как утверждают другие, произвели новое возмущение. Поместье Санта-Маргарита, выгодно расположенное в долине Скривии, сделалось главным местом возмущения. Там собрались беглые военнопленные и дезертиры с намерением отправиться оттуда в Тироль через Сестри-ди-Леванте. Там заготовлен был запас оружия и боевых припасов, тайно вывезенных из Генуи. Вурмзер, узнав об этом, хотел было послать туда офицера, чтоб распорядиться этим движением; но я успел его предупредить. Наши лёгкие колонны двинулись в поместья, рассеяли мятежников, отняли у них оружие, и взяли аманатов. Наконец, все усмирилось на севере Италии, благодаря небольшой армии Келлермана.

          Между тем англичанам каждым днем становилось труднее держаться в Корсике. Война, объявленная ими Испании, делала положение их на Средиземном море опасным, и подвергала Корсику усилиям двух государств, имеющих все средства сделать на этот остров сильную высадку; сверх того англичане должны были страшиться самих обитателей Корсики, потом у что большая часть их привязана была к Франции. Сами паолисты, обманутые англичанами, начинали уже действовать неприязненно против вице-короля.

          Лорд Эллиот⁽⁹⁾, давно уже убежденный, что для Великобритании вовсе невыгодно держаться силою оружия в стране, которой все народонаселение было восстановлено против англичан, стал понемногу готовиться к очищению острова. Узнав о занятии Ливорно нашими войсками и о приготовлениях к новой экспедиции в Тулоне, он решился занять Порто-Феррайо, место, которое в морском, военном и торговом отношении доставляло почти те же преимущества, как и Корсика; но не имело ее недостатков. 10-го июля, в удовлетворение за сдачу Ливорно, он получил дозволение занять укрепления вместе с войсками великого герцога.

          Между тем неудовольствия в Корсике ежедневно возрастали. Слава моя и различие в обращении французов и англичан с корсиканцами должны были пробудить в сих последних чувства оскорбленной народной гордости и ненависти к тем, под игом которых они находились.

          Число патриотов, бежавших с острова в Марсель и Ливорно, увеличивалась со дня на день, и сношения их с остававшимися на острове удостоверяли меня, что час освобождения Корсики настал. Приказ, полученный губернатором из адмиралтейства об оставлении острова, предупредил вооруженное восстание корсиканцев.

          Принимая личное участие в судьбе моих соотечественников, я спешил подать им помощь, и послал генерала Джентиле⁽¹⁰⁾ в Ливорно, чтобы тайно приготовиться там к экспедиции в Корсику. В это же время правительство готовилось к тому же предприятию в Тулоне, а 25 испанских кораблей, вышедших из Картахены, обнадеживали успех его. Джентиле, узнав о намерении англичан оставить остров, послал генерала Казальту произвести высадку с небольшим отрядом линейных войск и несколькими вооруженными выходцами Корсики. Храбрый Казальта, не смотря ни на крейсера неприятельские, ни на враждующие стихии, вышел на берег 19-го октября; на другой день присоединилось к нему значительное число патриотов, с помощью которых он направился против Бастии. Овладев высотами, господствующими над городом и покровительствуемый жителями, он стал требовать сдачи. Англичане успели сесть на корабли; только арьергард их, в котором находился составленный из эмигрантов полк Диллона, потерял несколько человек пленными. Сен-Флоран и Аяччо скоро были очищены, и в несколько дней весь остров пришел снова под власть французского правительства.

          Эти политические перевороты, эти перемирия и внутренние экспедиции заняли промежуток времени от сражения при Сан-Джиорджио до Аркольской битвы. Главные силы наши оставались все это время вокруг Мантуи и для наблюдений на Бренте и Эче. Заразные болезни наполняли госпитали и ослабляли мою армию, а подкрепления прибывали медленно; так что я не имел возможности действовать наступательно. Напротив того, австрийцы делали огромные приготовления, намереваясь еще раз испытать счастья.

          В середине октября генерал Давидович получил подкрепления, увеличившие корпус его до 20 000 человек. Корпус Кваздановича, отступивший после Бассанского сражения в Горицию, усилен был также до 25 000; образование постоянных полков из хорватов доставило главную часть этих подкреплений; к ним присоединили несколько батальонов, остававшихся в северном Тироле после отступления рейнской армии, и рекрутов, набранных внутри империи. Альвинци⁽¹¹⁾, получив главное начальство над этими войсками, прибыл к корпусу Кваздановича и начал действовать наступательно, направляясь через Бассано к Вероне, где он надеялся соединиться с Давидовичем, которому приказал спуститься вниз по Эчу.

          Положение мое было затруднительно. Мне нельзя было идти навстречу Альвинци, потому что тогда Давидович, опрокинув Вобуа, прошел бы к Мантуе, и там, соединившись с Вурмзером, явился бы в тылу моем с армией, превосходившею числом все мои силы. Устремивши же главную часть на Ровередо, я открывал Альвинци дорогу в Мантую, что произвело бы те же самые последствия. Стянув войска к Вероне, я давал Альвинци возможность беспрепятственно соединиться с Давидовичем по долине Бренты; а для меня соединение этих двух корпусов столько же было опасно, как и соединение одного из них с Вурмзером.

          Вобуа был слишком слаб в сравнении с Давидовичем, чтоб защищать доступ к Тренту. Я думал, что приказав Вобуа действовать наступательно, устрашу Давидовича; но ошибся в расчёте: 2-го ноября Вобуа имел успех во встрече при Сан-Микеле, в долине Эча; но, обойденный сам с правого фланга по долине Лависа, он должен был отступить к Калльяно. 4-го Давидович вошел в Трент, а войска Альвинци достигли Читаделлы и Бассано. При приближении неприятеля Массена отступил через Виченцу к Монтебелло. Сообщение между двумя неприятельскими корпусами, казалось, было совершено; но австрийцы продолжали действовать раздельно. Давидович двинулся к Калльано, а Альвинци на Верону.

          Я решился произвести справа налево тот же маневр, который против Вурмзера удался мне слева направо; а именно, разбить Альвинци, отбросить его за Пьяве, и потом, поднявшись вверх по Бренте, ударить в тыл Давидовичу.

          Я двинулся к Бренте с дивизиями Ожеро и Массены, и нашел уже неприятеля на этой стороне реки. Массена атаковал 6-го левый фланг Альвинци, которым начальствовал Провера⁽¹²⁾. В тоже время Ожеро ударил у Ленове на правое крыло, которым командовал Квазданович. Мы одержали полупобеду. Провера отступил за Бренту, а Квазданович к Бассано, без значительного урона. Неприятель был сильнее и более приготовлен встретить нас, нежели я думал. С другой стороны я узнал, что Давидович сильно теснил Вобуа в долине Эча. Мне необходимо было сблизиться с Вобуа и Кильменем. С 7-го числа я стал отступать к Вероне; Альвинци следовал за мной, и 11-го достиг Виллановы. Вобуа, атакованный при Калльяно, выдержал упорную битву: 6-го и 7-го держался он в своей позиции; но, опасаясь быть обойденным с правого фланга, отступил до Коронны в ночь с 7-го на 8-е. Я поспешил к этой дивизии, ободрил речью 39-ю и 85-ю полубригады, которые дрались слабее других при Калльяно, грозя написать на знаменах их, что они недостойны принадлежать к итальянской армии. Oнe поклялись мне умереть или победить.

          Между тем Альвинци сильно теснил меня. Я решился остановить его натиск, выступил из Вероны 11-го с Массеной и Ожеро, и на другой день атаковал неприятеля, расположившегося у Кальдьеро. Сильная позиция его [Высоты Кальдьеро, отрог гор Сеттс-Коммун, нисходящий до Эча и пересекающий шоссе от Вероны к Виченце, имеют чрезвычайно крутой скат, покрыты виноградниками, и приткнуты с одной стороны к высоким горам, от которых он отделяются, а с другой к реке. Позиция эта есть одна из примечательнейших в военном отношении] и дождь с изморозью при северо-восточном ветре, дувшем прямо в лице моим войскам, сделали бесполезными все их усилия. Мы были отражены.

          Возвратясь в Верону, я увидел себя в самом опасном положении: я был слишком слаб на всех пунктах. Казалось, судьба войны готовила мне неизбежную погибель; но, если я умел пользоваться счастьем, то здесь доказал, что умел также и управлять им, когда оно вооружалось против меня. Другой на моем месте поспешно перешел бы за Минчио и потерял бы Италию. Но потеря этих первых завоеваний сокрушила бы всю мою будущность. Чтобы все выиграть, мне должно было на все решиться. Я вознамерился перейти Эч ниже левого фланга Альвинци, чтоб действовать ему в тыл. Движение это было смело, но оно одно могло склонить победу на мою сторону.

          Альвинци подошёл к Вероне по кальдьерской дороге, примыкал правым флангом к непроходимым горам, левым к Эчу; перед фронтом его находилась крепость, которую трудно было взять открытою силою. Запертый таким образом с трех сторон, он мог выйти из той местности, на которой находился, только через дефиле Вилла-Новы. Переправясь в Ронко, я приближался к этому дефиле, и заставлял неприятеля пробиваться фронтом назад, чтоб открыть себе дорогу. Будучи слабее в силах, я переносил поле битвы на местность болотистую, где можно было сражаться только на трех плотинах, и где на моей стороне были все преимущества обороняющегося, увеличенные личным превосходством моих войск.

          Я взял из корпуса, блокировавшего Мантую, генерала Кильменя с 2 000 чел. и поручил ему охранение Вероны, где нам необходимо было держаться, чтобы заградить Альвинци путь по долине Эча на соединение с Давидовичем. Я выступил из Вероны 14-го с дивизиями Массены, Ожеро и кавалерийским резервом (всего около 20 000) и двинулся к Ронко, где я приказал навести мост через Эч. Утверждали, что мне лучше бы было переправиться у Альбаредо, чтоб избегнуть новой переправы через Альион с его болотами и аркольским дефиле. Правда, что тогда мне легче было бы завладеть Виллановой, но я не был довольно силен, чтобы так отчаянно двинуться на единственный путь отступления Альвинци; нужно было угрожать ему, не оставляя опоры Эча и, по возможности, сближаясь и с дивизией Вобуа, и с Вероной. Движение к Альбаредо слишком обширно, чтобы выполнить эту троякую цель и притом слишком опасно было принять бой на Альпоне, у Вилла-Новы, встав фронтом к Вероне.

          Как бы то ни было, 15-го ноября мы перешли Эч в Ронко. Местность, отделяющая пункт переправы от Альпона, до такой степени топкая, что только по трем плотинам можно было производить движения. Массена направился по левой плотине, которая тянется по берегу Эча до Порчиле, а Ожеро по средней, которая ведет к аркольскому мосту. Бригада хорватов, расположенная на левом берегу Альпона, защищала этот мост, и с успехом воспользовалась всеми преимуществами местности для отражения атак Ожеро. Это обстоятельство, которого я не мог предугадать, едва не погубило нас. Упорное сопротивление хорватов дало время Альвинци успеть им на помощь. Австрийский военачальник, опасаясь за свой тыл, направил Проверу с 6-ю батальонами на встречу Массене; а сам, с главными силами, отступил к Сан-Бонифачио.

          Непредвиденное препятствие, встреченное нами на аркольском мосту, не заставило меня отказаться от моего плана. Мне не удалось попасть в Вилланову по левому берегу Альпона, зато мне можно было прямее действовать на линию отступления Альвинци через Порчиле; но для этого нужно было овладеть деревней Арколе и мостом, чтобы обеспечить от обхода свой правый фланг и не попасть самому в эту западню. Я возобновил усилия перейти мост. Почти все генералы мои были ранены, желая подать собой пример солдатам; я сам кинулся на мост в голове моих гренадер: все тщетно. Я должен был сознаться, что есть невозможное и для моего войска. Голова колонны нашей, осыпанная пулями, пришла в расстройство. В смятении я был сброшен с моста в болото и чуть не попал в плен. Беллиар⁽¹³⁾ с ротой гренадер пошел в атаку, чтобы дать мне время спастись. Под вечер австрийцы оставили Арколе при приближении одной из моих бригад, которую я переправил у Альбаредо, и двинул вверх по левому берегу Альпона. Но уже было довольно поздно. Я не решился остаться на ночь в этих болотах, вблизи неприятельской армии, расположенной между Сан-Бонифачио и Сан-Стефано; при том же Вобуа мог быть разбит при Буссолинго, а тогда мне должно было в туже ночь двинуться усиленным переходом на Минчио, чтоб соединиться с ним под Мантуею. Это заставило меня перейти обратно на правый берег Эча, оставив на левом только войска, необходимые для охранения моста Я не мог уже теперь действовать в тыл Альвинци, зато успел отдалить его от Вероны; это обстоятельство только отсрачивало мою погибель; чтобы спастись совершенно мне необходимо было, во что бы то во стало отбросить Альвинци на Бренту. Удостоверясь, что в продолжение 15-го числа Давидович не тревожил Вобуа, мы снова перешли на левый берег Эча утром 16-го. Австрийцы заняв Альбаредо, Арколе и Порчиле, двинулись к нашему мосту; мы их опрокинули. Массена овладел деревнею Порчиле и, направив одну бригаду вправо, к центру, отрезал на плотине Австрийскую колону силою в 1 500 человек. Ожеро снова устремился на Арколе, снова закипел бой, со всеми кровопролитными картинами минувшего дня. Мы понесли урон, но не могли овладеть мостом. Наступила ночь. Те же причины заставили меня снова отступить за Эч.

          Неудача первых попыток не лишила меня надежды на успех. Давидович атаковал 16-го корейскую позицию и занял Риволи. Вобуа отступил к Буссолинго и Кастель-Ново. Нам становилось с каждым мгновением необходимее принудить Альвинци отступить за Вилла-Нову; без этого нам было почти невозможно восстановить прямое сообщение с Вероной, и поспеть на помощь к Вобуа.

          Я возобновил в третий раз атаку, и повторил бы ее еще десять раз, если бы это было нужно. Мне легче было пасть впереди солдат моих, нежели начать отступление, с которым я потерял бы и Италию, и плоды прежних подвигов, и, быть может, всю мою будущность.

          На рассвете 17-го числа войска мои снова двинулись за реку; во время самой переправы потонуло одно из судов, на которых был устроен мост. Это пагубное обстоятельство могло лишить меня последней надежды на возможность успеха, но искусство и неимоверная отвага понтонеров моих спасли меня и мою армию. Мост был починен. Войска мои снова перешли Эч, и снова оттеснили неприятеля до Порчиле и Арколе. Но так как я не с этой стороны намерен был нанести решительный удар, то, направив к Арколе генерала Робера с полубригадой из дивизии Массены, а самого Массену с другой полубригадой к Порчиле, я расположил остальную часть этой дивизии в резерве у моста. Если бы неприятель вздумал воспользоваться своим превосходством в силах над Робером, я бы заставил его раскаяться в этом. Дивизии Ожеро приказано было навести мост через Альпон, близ устья этого ручья, чтоб действовать на фланг австрийцев, и взять Арколе с противоположной стороны. Австрийцы, усилившись в Арколе, приняла наступательное положение, и оттеснив генерала Роберта к мосту, запальчиво преследовали его. Я только этого и ждал; мне хотелось прежде разбить их, а потом уже перейти за Альпон. Их глубокая колонна, ободренная первым успехом, наткнулась на главные силы дивизии Массены; в то же самое время устремились во фланг этой колонне войска, скрытно расположенный в густом тростнике; 3 000 человек было отрезано; остальная часть разбита и отброшена в величайшем беспорядке к Арколе. Тогда наступило решительное мгновение. Ожеро, успев наконец навести мост, перешел ручей, и появился на левом крыле австрийцев, упиравшемся в болото. Я принял заблаговременно меры к обходу этой топи и назначил для исполнения этого 800 человек из гарнизона Леньяго; но они еще не показывались. Зная, какое действие производила на моих противников одна мысль, что они атакованы во фланг или в тыл, я приказал офицеру, с двумя или трем я десятками кавалеристов и несколькими трубачами ударить в оконечность левого фланга австрийцев. Хитрость удалась. Пехота их смешалась. Ожеро, воспользовавшись этим, привел ее еще в большое расстройство; а появление в тылу неприятелей небольшого отряда из Леньяго заставило их поспешно отступить к Сан-Бонифачио. Тогда дивизия Массены дебушировала через Арколе и Сан-Грегорио. Альвинци не сумел остановить нас на местности, доставлявшей все выгоды обороняющемуся, а теперь уже не смел вступить со мною в бой в открытом поле, с армией, в которой считалось уже не более 15 000 человек. 18-го числа он отступил к Монтебелло; я потерял почти столько же, сколько и неприятель, не разбив его; но зато приобрел возможность обратиться против Давидовича, который, потеряв целую неделю перед коронской позицией, только 16-го атаковал Вобуа. В этот день он не приобрел значительного успеха, но на следующий Вобуа, угрожаемый обходом правого фланга, должен был отступить за Минчио, переправившись у Пескьеры; 18-го Давидович достиг Кастельново. Я решился заставить его дорого заплатить мне за эти легкие успехи. Предоставив преследование Альвинци одному кавалерийскому резерву, я свернул с главными силами своей пехоты из Виллановы к Вероне, и торжественно возвратился в этот город по дороге из Венеции, три дня спустя после того, как совершенно скрытно выступил из него по пути в Милан.

          И жители, и солдаты смотрели на меня с изумлением, совершенно не понимая моих действий. Массена перешел Эч в Вероне, и направился к Виллафранке, куда должен был прибыть и Вобуа, переправившись снова через Минчио в Боргетто. Этим двум дивизиям назначено было атаковать Давидовича с фронта. Ожеро двинулся из Вероны через горы на Дольче, чтобы отрезать ему отступление. Давидович избег совершенного поражения поспешным движением к Ровередо; но арьергард его потерпел сильное поражение.

          Альвинци, со своей стороны, убедившись в том, что его преследует одна кавалерия, воротился назад к Вилланове, но в это время я уже успел отбросить Давидовича и снова готовился перейти в Вероне на левый берег Эча; Альвинци не осмелился принять бой и отступил за Бренту.

          Между тем, как я наносил австрийцам эти сильные удары на берегах Эча, Вурмзер спокойно оставался в Мантуе. Альвинци, приняв начальство над войсками, рассчитывал, что 23-го числа будет под стенами этой крепости, и потому предлагал Вурмзеру до этого дня не делать вылазок; но дела приняли другой оборот. Кильмень возвратился ранее этого срока, и блокадный корпус сделался снова довольно силен для отражения вылазок.

          Эти успешные действия были тем благоприятнее для нас, что в Германии войска наши, после нескольких неудач, были принуждены отступить до Рейна.

          Я уже упоминал, как благоразумно поступил эрцгерцог, устремив главные силы свои на войска Журдана; он мог быть уверен, что если успеет разбить их во Франконии, то оттеснит до Майнца и поставит в опасное положение Моро, дошедшего до самого Мюнхена. Успех был верен, и если бы после Вюрцбургской победы (3 сентября) эрцгерцог Карл двинулся прямо на сообщения Моро, оставив для преследования Журдана не более 20 000 человек, рейнская армия была бы уничтожена; но пока он шел к Лану, Моро, слабо тревожимый в своем отступлении, совершил его в совершенном порядке.

          Войска наши снова готовились к обороне Келя и Дюссельдорфа. Эрцгерцог сосредоточил все свои способы и силы на верхнем Рейне для взятия Келя; Моро и Дезе⁽¹⁴⁾ превосходно защищались в этой крепости, и держались до середины января. К довершению бедствий, директория сменила Журдана и на место его назначила Бёрнонвиля, который по способностям был гораздо ниже своего предшественника. Его усилили 20 000 отличного войска, два года сражавшегося в Голландии и 25 000 ч. блокировавших Майнц, и он с 80 000 стоял два месяца в бездействии против 25 000 австрийцев, и это в ноябре и декабре, в то время, когда и Моро, и я находились в самом отчаянном положении. Сражения на Бренте, при Калльяно и Арколе чрезвычайно ослабили мою армию, и без того уже слишком малочисленную в сравнении с неприятелем. Венеция отвергла союз с нами. Я должен был составить новый план действий, чтобы выйти из нашего опасного положения. Я настоятельно просил директорию прислать мне подкрепления, необходимые для того, чтоб удержаться в покоренной стране, довершить уничтожение Вурмзера и иметь возможность пронести войну в самое сердце австрийской монархии.

          Директория послала мне дивизию из приморской армии; но возмущения роялистов на юге принудили оставить часть её в Провансе, - генерал Рей привел ко мне всего 6 000 человек, между тем как весьма легко было прислать 25 000 подкрепления, если бы в это время не предприняли неуместной высадки в Ирландию.

          Рассказывая то, что касается собственно меня, я не буду описывать подробно события того времени, когда кормило правления не было еще в моих руках; и потому не стану распространяться ни на счет положения Ирландии, ни на счет переговоров, проведенных в Париже лордом Малмсбёри⁽¹⁵⁾; скажу только, что директория предположила высадить туда 25 000 войска под предводительством Гоша, на поддержание католиков, думая потрясти этим могущество Англии и для этого важного, но несвоевременного предприятия хотела употребить войска приморской армии, которые можно было прислать мне в подкрепление. Предписав выгодный для республики мир с Австрией, весьма естественно было предпринять эту экспедицию; но в одно время предписывать мир и в Дублине, и в Вене, было невозможно с тем небольшим числом военных сил, которым республика могла тогда располагать. Гош действительно отправился 14-го декабря из Бреста, но буря рассеяла его эскадру, и корабли наши были еще счастливы, что не столкнулись с англичанами и успели беспрепятственно достигнуть наших берегов. Войска, возвратившиеся из этой экспедиции, со славой сражались в начале следующей кампании, в рядах Самбро-Маасской армии; если бы они годом ранее были посланы на подкрепление моих войск, успех наш в Италии был бы несомненен. Много было споров касательно выгод, представляемых ирландской экспедицией и вероятности её успеха. Нельзя не согласиться, что подобная диверсия могла помешать Англии направить все свои усилия против Индии. Многие военные, убежденные в том, что для достижения этой цели недостаточно бросить в Ирландию несколько батальонов, но должно успеть удержаться там, и устоять в упорной борьбе против народа, исполненного силы духа и любви к отечеству, полагали первым условием успеха перевес на море. Слабая армия Гоша, побудив Сент-Джеймсский кабинет прибегнуть к народному ополчению, была бы истощена после нескольких битв, и принуждена оставить остров; и потому гораздо благоразумнее было, не употребляя 25 000 отборных войск для этой экспедиции, послать тысяч пять или шесть с опытными офицерами к Типпо-Саибу, и тысяч 20 на помощь ко мне, чтобы вернее поразить Вурмзера и Альвинци, под усилиями которых я три раза был на краю погибели. К тому же мятеж в Ирландии можно было возжечь во всякое время, и следовало отложить подобное предприятие до более благоприятного случая, когда для этого не надо бы было подвергать опасности свои войска в войнах на твердой земле; в настоящем же положении вещей гораздо выгоднее было предписать мир Австрии и освободить Индию, нежели возжигать междоусобную войну в Британии.

          Чтобы договариваться с Малмсбёри, нужно было прежде объясниться с Австрией об уступке Бельгии. Кларк послан был в Вену заключить перемирие и предложить императору прислать уполномоченных для ведения переговоров с республикой в Париж, или Базель. Он прибыл в мою главную квартиру; но успехи эрцгерцога в Германии оживили надежды австрийского кабинета, и Кларк не был пропущен за неприятельские аванпосты.

          В это время (17-го ноября), Великая Екатерина⁽¹⁶⁾ сошла с блистательного своего поприща, и на престол России взошёл её сын Павел I. Судя по характеру этого государя, нельзя было предугадать, будет ли он держаться прежней политики российского двора, или переменит ее совершенно; примет ли участие в делах Европы с Францией, или воспользуется смутами востока, и поведет войну против Порты. Поставленный в недоумение этим обстоятельством, венский кабинет послал навстречу Кларку барона Винцента; 4-го января они съехались в Виченце, условились о предварительном перемирии, как в Германии, так и в Италии, и о высылке с обеих сторон уполномоченных для заключения окончательного мира. Но условия перемирия представляли много затруднений для обеих договаривающихся сторон. Я заметил Кларку, что все преимущества перейдут на сторону австрийцев, если им позволено будет иметь сообщение с Мантуей, которую голод неминуемо принудил бы к скорой сдаче. Австрийцы же именно настаивали, чтобы гарнизон Мантуи получал продовольствие во время перемирия. Кларк не соглашался, и барон Винцент, не имевший полномочий, возвратился в Вену с предложениями нашего правительства, а Кларк, для проформы, был отослан в Турин к бывшему там австрийскому посланнику.

          Между тем Малмсбёри, не успев согласиться с нашим правительством о самом первом пункте договора, оставил Париж и, казалось, что он за тем только и приезжал туда, чтоб узнать цель экспедиции, готовившейся в Бресте для высадки в Ирландию. После этого оставалось мне стараться удержаться в занимаемой мной позиции до прибытия подкрепления с Рейна, а имперцам удвоить усилия и деятельность, чтобы спасти Вурмзера.

          Правительство, не полагаясь на успех переговоров Кларка, и видя из Аркольской битвы, как опасно было мое положение, решилось, наконец, прислать мне подкрепление. Отличные дивизии Бернадотта и Дельма⁽¹⁷⁾, взятые из рейнских армий, шли ко мне через Альпы, несмотря на зимнее время; их прибытие усилило мои войска до 75 000.

          Германские армии, из которых было взято такое значительное подкрепление, не подвергались от этого никакой опасности. Они стояли под стенами Страсбурга и Дюссельдорфа и были усилены свежими войсками, направленными к ним из Бельгии и Голландии. Передвинув же эти силы из Германии в Италию, мы перенесли театр решительных военных действий туда, где надёжнее была победа. В ожидании исполнения моих блестящих надежд я употребил весь декабрь месяц на внутреннее устройство Италии и, в особенности, на обеспечение себя со стороны Венеции.

          Не успев привлечь эту республику на свою сторону, я должен был лишить ее средств вредить нам. Для этой цели, и в тоже время для прикрытия моего левого фланга и тыла армии со стороны Вальтелина, я занял замок Бергамо, цитадель довольно важную, расположенную на последнем скате Альп со стороны Ломбардии. Общества наших патриотов в Брешии, Бергамо и Креме распространяли везде дух демократии, всегда обольстительный для толпы.

          Я возвратился в Болонью, чтобы управлять действиями циспаданской и транспаданской республики принудить Папу выполнить условия заключённого перемирия; как вдруг получил известие, что Альвинци с новою армией идет для избавления Вурмзера.

          Преграды к достижению моей цели, казалось, возрастали и умножались наравне с моими успехами. Едва разбивал я одну армию, на её место являлась другая. С каждым шагом внутри Австрии силы неприятельские росли, мои убывали; правительство поступало со мной как некогда сенат карфагенский с Аннибалом. В конце декабря Альвинци снова имел более 40 000; я должен был в четвертый раз сразиться с превосходящими в силах неприятелем за обладание Мантуей.

          Еще подкрепления, ожидаемые с Рейна, не подоспели ко мне, когда я узнал о наступательном движении Альвинци и поспешил на Эч. Войска мои были расположены в следующем порядке: дивизия Серюрье у Мантуи, Ожеро на Эче, от Вероны до Леньяго; в самой Вероне Массена, а Жубер с четвертой дивизией у Короны и Риволи. В каждой из этих дивизий считалось около 10 000 ч. Генерал Рей⁽¹⁸⁾ стоял в Десендзано с 4 тысячным резервом. Неприятель вдруг двинулся на мой центр и на оба крыла через Ровередо, Виченцу и Падуу. Я не знал, по какому из этих направлений двинуты главные силы, и потому решился оставаться в своей позиции, пока не объяснятся намерения неприятелей.

          12-го января колонна, шедшая через Виченцу, приблизилась к Вероне и оттеснила передовой отряд Массены; но когда главные силы этой дивизии подошли к Сан-Микеле, неприятель был отражен с уроном; я удостоверился, что он был слаб на этом пункте. На другой день, после обеда, я получил известие, что генерал Жубер, теснимый с фронта превосходными силами, и угрожаемый обходом обоих флангов двумя сильными колоннами, принужден был еще утром сняться с корейской позиции и отступил к Риволи, откуда намерен был отступать далее на Кастель-Ново. Тогда объяснился план неприятеля. Очевидно было, что колонны, направлявшиеся одна через Виченцу, а другая на нижний Эч, имели целью только развлечь наши силы, и облегчить движение главной колонны, шедшей по долине этой реки. На эту-то главную часть неприятельской армии нужно мне было устремить все мои силы, чтобы разбить ее. Я тотчас же двинулся из Вероны с большей частью дивизии Массены, оставив в этом городе всего тысячи две человек, чтобы удерживать ту колонну, которая шла через Виченцу, и в тоже время отдал приказание Рею идти из Сало к Риволи, где намеревался я собрать главную массу моих сил.

          Из донесения Жубера увидел я, что Альвинци, по обыкновению, раздробил свои войска. Ослабив армию отрядами, направленными им на Леньяго и Верону, он еще разделил и те войска, которые остались у него под рукою. Понимая все преимущество, которое я мог иметь перед неприятелем, действуя всеми силами против каждого его отряда порознь, я приказал Жуберу занять во что бы ни стало возвышенное плато, и удержаться на позиции перед Риволи до моего прибытия. Я выбрал этот пункт потому, что к нем у сходятся все дороги и тропинки, которые пересекают гористые окрестности Риволи; колонны неприятельские, приближаясь к этому месту по разным путям, должны отдаляться друг от друга совершенно непроходимою местностью. Альвинци, вышедши из Бассано, послал Проверу с 8 000 на Леньяго, а Баялича с 5 000 к Вероне; сам же, почти с 30 000, двинулся через Ровередо к Короне. И эту небольшую армию он разделил еще на шесть отрядов, из которых три (около 12 000) теснили Жубера с фронта. Четвертый отряд силой в 4 000 ч., под начальством генерала Лузиньяна, должен был по западному скату Монте-Бадьдо обойти наш левый фланг. Квазданович с пятым, восьмитысячным отрядом, направлен был по правому берегу Эча на наш правый фланг. Артиллерия и кавалерия, для которых совершенно неудобны узкие и извилистые горные дороги, следовали за Кваздановичем. Шестой отряд, силой в 4 000 под предводительством Вукасовича, спускался по левом у берегу Эча, направляясь на Киузу, чтобы вполне понять, как дурно были обдуманы эти распоряжения, нужно только припомнить, что гребень гор Монте-Бальдо разобщал генерала Лузиньяна с центром, которой отделен был и от Кваздановича непроходимыми высотами Сан-Марко. Наконец Эч уничтожал сообщение колонн Кваздановича и Вукасовича. Сверх того, все неприятельские колонны шли через горы без артиллерии, между тем как с позиции при Риволи, я мог встречать каждый неприятельский отряд огнем 12 фунтовых орудий. Не трудно было предвидеть, что победа неминуемо должна склониться на нашу сторону, если хотя малейший непредвиденный случай не позволит неприятелю атаковать нас всеми шестью отрядами совершенно единовременно.

          Приказания мои дошли до Жубера ночью и застали его в полном отступлении; он поспешил возвратиться на позицию при Риволи, к счастью еще не занятую неприятелем. Перед рассветом я присоединился к нему, и при полном свете луны и огнях, освещавших белевшие вершины Монте-Бальдо, ясно различил пять лагерей неприятельских. 14-го утром я сделал свои распоряжения. Главная часть дивизии Жубера двинулась на Каприно, Сан-Джиованни и Сан-Марко, против центра австрийцев. Одна полубригада была оставлена в укреплении за Остерией, для прикрытия моего правого фланга и удержания Кваздановича. Массена, спешивший усиленным маршем на поле битвы, получил предписание отделить полубригаду против Лузиньяна. Жубер был слабее неприятеля, и его левое крыло было обойдено и стало отступать. Видя это, правый фланг, которым начальствовал генерал Виаль, также начал отступление; но центр держался с изумительной стойкостью, и дал мне возможность поправить дело. Я бросился к левому флангу, и для подкрепления его послал только что прибывшую колонну Массены. Австрийцы были опрокинуты, и левый фланг наш утвердился на высотах Тромбалоры. Опасность еще не миновала; австрийцы быстро преследовали правый фланг и спускались с высот Сан-Марко. В тоже время Квазданович, овладев укреплениями Остерии, начинать уже взбираться на возвышенность Риволи; с другой стороны, Лузиньян, овладев Козерманом, шел мне в тыл через Аффи. Я видел себя окруженным, но полная уверенность в победе не оставляла меня. Я знал, что разбив Кваздаловича, уничтожу и Лузиньяна, который сам шел на верную погибель. Квазданович должен был идти по оврагу, обстреливаемом у нашими батареями. Только что голова колонны его показалась на возвышенную площадку, кавалерия моя, под начальством бесстрашного Ласалля⁽¹⁹⁾, ударила на неприятеля с фронта, а пехота с обоих флангов. Войска Кваздановича были смяты и опрокинуты в овраг. Чрезвычайная теснота и огонь артиллерии нашей, увеличивали беспорядок, а взрыв порохового ящика, произведенный нашей гранатою, довершил всеобщее смятение столпилось, смешалось в одну нестройную массу, и бросилось назад через Инканале.

          Отделавшись от Кваздановича, я устремил свои силы на помощь Виалю, быстро отступавшему. Австрийцы преследовали его с такою безрассудной запальчивостью, что двухсот кавалеристов, которых я направил на них, было достаточно, чтобы смять их, опрокинуть и обратить в бегство, в которое был увлечен и центр; вот разительный: пример того, что может иногда сделать горсть войска, употребленная в удачно выбранную минуту. Алвинци едва успел остановить бегущих за реку Тассо.

          Уничтожение Лузиньяна должно было увенчать мою победу. Не встретив значительного сопротивления, он утвердился на Монте-Пиполе, чтобы совершенно отрезать мне отступление.

          Я прикрыл свой тыл частью дивизии Массены, и она удерживала напор Лузиньяна до прибытия Рея, направленного ему в тыл из Орды. Отряд Лузиньяна был окружен и совершенно уничтожить; едва несколько сот человек успехи достигнуть Монте-Бальдо. В тот же день, вечером, узнал я, что Провера, прорвав центр дивизии Ожеро, растянутой вдоль по берегу Эча, успел 13-го вечером переправиться у Ангиари, и шел к Мантуе. Необходимо было не допустить его заставить снять блокаду крепости. Я полагал, что Жубер и Рей были довольно сильны; для преследования остатков разбитой армии Альвинци, и потому направился сам с дивизией Массены на Ровербеллу, и прибыл туда 15-го вечером. 14-го Провера достиг Ногары, не встретив на пути никакого препятствия; но Ожеро успел между тем стянуть главные силы своей дивизии, ударил на его арьергард, нанес ему сильный урон и сжег мост на Эче.

          15-го Провера приблизился к Мантуе, рассчитывая вступить в крепость через предместье Сан-Джиорджио; но оно уже было занято нами и укреплено; таким образом он не успел вступить в сообщение с Вурмзером, но еще не терял надежды пробраться в крепость на другой день, со стороны цитадели; но и на этом пункте я приготовил ему такой прием, какого он, вероятно, не ожидал. 16-го, в 5 часов утра, Провера атаковал Фавориту, а Вурмзер - Сант-Антонио.

          Серюрье, защищавший эти два пункта, удержался на них с помощью приведенных мной подкреплений. Вурмзер возвратился в крепость; но Провера не отделался так дешево: атакованный с фронта отрядом Серюрье, с левого фланга гарнизоном Сан-Джиорджио, а с правого остатком дивизии Массены, он был совершенно подавлен. К довершению его бедствия, дивизия Ожеро, направленная через Кастелларо, показалась в тылу его; он положил оружие с пятью тысячами остававшегося у него войска.

          В то же время и с таким же успехом действовал Жубер. После отступления Кваздановича к Ривальте и разбитии корпуса Лузиньяна центр австрийской армии остался при одних собственных силах. 15-го Жубер, быстрым движением по скату Монте-Маньоне и Монте-Бальдо, успел обойти неприятеля с обоих флангов. Австрийские колонны, предупреждённые Жубером на линии их отступления и прижатые к пропастям Короны, были совершенно уничтожены, не успев достигнуть Феррары. Около 5000 сдалось военнопленными.

          Разбив Проверу, я двинулся на Эч. Альвинци, потеряв более половины своей армии, отступил за Пиаве, оставив для защиты Тироля только 8-тысячный отряд, под начальством Лаудона. Австрийские арьергарды были разбиты во всех стычках. В начале февраля армия моя заняла те же пункты, которые занимала перед аркольским сражением: Жубер стоял на Лависе, Массена в Бассано, а Ожеро в Читтаделле.

          Такова была славная победа при Риволи. С 30-тысячной армией я взял здесь около 20 000 пленных. Быстротой движений войска наши превзошли легионы Цезаря. Отряд, который я вывел 13-го из Вероны, выдержал в этот день битву при Сан-Микеле, ночью сделал быстрый переход к Риволи, 14-го дрался весь день в горах, а 15-го был уже у Мантуи, и утром 16-го заставил Проверу положить оружие.

          Наконец, 2-го февраля Вурмзер сдался. Свирепствовавший в крепости голод и болезни значительно ослабили гарнизон; однако же в нем все еще оставалось под ружьем около 13 000, взятых мной военнопленными и отправленных в Триест для размена; число больных простиралось до 7000 человек. Мы снова завладели своей осадной артиллерией, оставленной нами перед сражением при Кастильоне, и сверх того 350 орудиями, взятыми частью на крепостных валах, частью в арсеналах.

          Между тем как я боролся с Альвинци, римский двор нарушил заключенное в июне перемирие, и делал необычайные вооружения. Генерал Колли⁽²⁰⁾, присланный венским кабинетом, принял начальство над войсками Папы. Я образовал отдельный отряд под начальством генерала Виктора, и направил его на Имолу, куда он прибыл 2-го февраля. Непродолжительная и не кровопролитная была эта кампания. 4000 папских войск, оборонявшие переправу через Сенио, были опрокинуты с большим уроном. 9-го Виктор достиг Анконы и заставил еще 1200 человек положить оружие.

          Авангард наш завладел Лореттой и известным сокровищем церкви Лореттской Божией Матери. 18-го наши войска были уже в Толентино. Всеобщий ужас царствовал в Риме. Владения Папы были в моих руках; но я не имел в виду совершенно уничтожить его могущество; к том у же это было и не так легко в нашем положении: Неаполь и Мадрид, дружбою которых должна была дорожить Франция, принимали в нем участие. Притом, заняв эту область, я бы должен был оставить в Риме и других городах значительные гарнизоны, а мне не следовало ослаблять себя, в то время, когда я готовился внести войну в самое сердце Австрийской империи.

          Я написал в Рим, что согласен вступить в переговоры, и Папа не замедлил выслать уполномоченных. Переговоры длились не долго: рассуждать было не о чем; оставалось только подписать предписанные мной условия. Мир заключен был в Толентино 19-го. Папа подтвердил уступку Авиньона и легатств Феррары и Болоньи, отказался от Романьи и обязался уплатить 30 миллионов контрибуции. Эти тягостные условия сделали папу непримиримым врагом Франции, не лишив его однако же всех средств вредить нам, Я понимал это, но не в моей власти было изменить ход дел. Государственной политикой управляла директория, которая хотела лишь унизить пред собою величие папской тиары, не думая приобрести в папе союзника.

На главную